Мы со Стюартом отрицательно качаем головами.
– Ну, это чистейший образец бумеритного журнала, и он скоро закроется.
[126] Людям просто надоело постоянно читать истории о замечательных бумерах. Знаете книгу «Творцы культуры» («The Cultural Creatives»)?
Мы снова отрицательно качаем головами.
– В ней превозносится исключительность бумеров. В подзаголовке сказано: «Как 50 000 000 людей изменяют мир».
– Пятьдесят миллионов – это же количество людей на зелёном уровне, – говорит Стюарт.
– Да, и книга провалилась. Мы, бумеры, благослови нас Бог, по-настоящему устали от самих себя. Это и есть главное основание для оптимизма, – нежно произносит Джоан.
Я медленно подхожу к двери, берусь за ручку.
– Давай, Кен, поверни ручку и войди, наконец, внутрь, – говорит голос в моей голове.
– Знаете, мои мама с папой, – говорю я, – чудесные люди, просто чудесные. Но я не уверен, что они когда-нибудь перестанут цепляться за бумерит.
За день до этого я ужинал с родителями. Яростный революционер до сих пор в ужасе от отвратительного состояния нашего мира; с лица счастливого глобалиста до сих пор не сходит улыбка безмятежной уверенности. Но я, кажется, очень люблю их обоих, хотя и ненавижу это признавать. Я чувствую, что в моих венах течёт кровь этих людей.
– Но их вторая половина жизни только начинается! – воодушевляющее улыбается Джоан, – тебе рано списывать их со счетов.
– Наверное, действительно рано. Я, вообще-то, и не собирался их списывать.
Я поворачиваю ручку, открываю дверь и вхожу в большую, пустую комнату. В дальнем конце комнаты кто-то сидит на стуле… кажется, какой-то мужчина. Я иду к нему.
Начинается второй акт выступления Стюарта, и он возвращается на сцену. Я больше не могу выносить напряжение.
– Джоан, зачем ты держишь меня за руку?
– Скоро узнаешь.
Я подхожу к сидящему мужчине. На вид ему около пятидесяти, он высокий, почти два метра, и лысый или, может быть, бритый наголо.
– Подойди, – говорит голос в моей голове, – подойди сюда, Кен.
– Думаешь, ты в меня влюблён, да? – спрашивает Джоан.
– Я в этом уверен, – твёрдо отвечаю я.
– Ты думаешь, сущность по имени «Кен» любит сущность по имени «Джоан», да?
– Наверно. Что-то вроде того. Да. И что?
Я иду к мужчине. Я уже в трёх метрах от него, в полутора, в метре… я наклоняюсь, чтобы лучше разглядеть его. Сначала я ничего не понимаю… а потом вдруг узнаю его и резко отпрыгиваю назад.
– И что же ты чувствуешь, Кен, когда по-настоящему влюблён?
Джоан не сводит с меня взгляда своих небесных глаз, держит меня за руку, а я сбит с толку и хочу защитить себя, потому что не знаю, как ответить на этот вопрос.
– Ну, ты знаешь, любовь – это приятно.
– Кен.
– Ладно, это такое безмерное чувство, сознавание, которое расширяет твои границы, позволяет выйти из своих рамок, выйти за пределы себя.
Мужчина, который сидит передо мной на стуле это… я сам. Мой пятидесятилетний двойник. Или я сам в 50 лет. Или…
– Подойдёт любой вариант, – говорит голос, всё ещё звучащий в моей голове, хотя мужчина сидит прямо передо мной. Я начинаю нервно смеяться.
– Значит, ты Большой Кен?
– Любовь позволяет тебе выйти за пределы себя, – повторяет Джоан. – И ты думаешь, что это имеет какое-то отношение к тебе? или ко мне?
– Реальность – забавная вещь, – говорит голос большого Кена. – Когда начинаешь всматриваться в точки Омега, реальность действительно их тебе показывает.
– А ты кто такой? Я из будущего? Или моя личная Омега?
– Что-то в этом роде. Я твой путь к окончательной Омеге. Я здесь, чтобы ответить на любые вопросы, которые ты захочешь задать, прежде чем встретишься Лицом к Лицу с самим собой.
– Серьёзно? Ты это серьёзно?
– Поверь, я совершенно серьёзен.
– Да, Джоан, но если это не имеет отношения к тебе лично, в чём тогда смысл?
– Ладно, если это действительно серьёзно, и ты знаешь ответы на все самые главные вопросы нашего времени, тогда скажи вот что: мне лучше заказать пиццу пепперони или фетучини альфредо? Я просто умираю от голода.
К моему удивлению, большой Кен заливается смехом.
– Мы всегда были страшными умниками, правда?
Это полностью сбивает меня с толку.
– Ты ведь по-настоящему настоящий, да? И это по-настоящему серьёзно, да?
– По-настоящему, но не серьёзно.
– Джоан?
– Да, Кен?
– Происходит что-то очень, очень странное.
– Я знаю, милый, я знаю.
– Ну ладно, хорошо, ладно, если ты действительно знаешь все ответы, я задам тебе настоящий вопрос. Кто первым достигнет точки Омега: люди или искусственные интеллекты?
– Ни те, ни другие. Точки Омега невозможно достичь, потому что ты уже находишься в ней: прямо здесь, прямо сейчас. Невозможно достичь того, что у тебя уже есть.
– Но тогда вся эволюция, всё движение вверх по спирали, всё…
– Всё это принадлежит миру времени. Но Дух вне времени. Твоё Изначальное Лицо вечно, оно не выходит из времени. Оно полностью присутствует в этом вневременном мгновении, можешь мне поверить.
– Но в таком случае, есть ли эволюция во времени?
– Конечно, есть. Но мир времени не что иное, как Дух, развёртывающий себя, величественно играющий в прятки. Ты – это Дух, притворяющийся Кеном, он притворяется всем, что тебя окружает, и вообще-то, очень скоро, уже вот-вот Кен пробудится и увидит своё истинное Я, своё Изначальное лицо, которое и есть сам сияющий Дух. И это кардинальное открытие может сделать любое сознающее существо, потому что любое сознающее существо в равной степени и полностью есть Дух.
– И даже боты?
– И даже боты. То есть, если они станут по-настоящему сознающими.
– Джоан! Джоан! – растеряно шепчу я.
Джоан касается моей руки.
– Я здесь.
– Я не знаю, что мне делать.
