Его сын Лоуэлл-младший (естественно известный как Маленький Лоу) вспоминал слова отца с печальной грустью после того, как шериф Лила Норкросс арестовала его и его старшего брата Мэйнарда с десятью килограммами кокаина, целой аптекой других снадобий, и всех их оружием. Казалось, что пласт их удачи подошел к концу, и Шинола волшебным образом превратилась в дерьмо, в тот момент, когда команда сотрудников департамента шерифа выбила кухонную дверь в их старом семейном доме; стоящий на берегу ручья фермерский дом являлся живым воплощением термина обветшалый.
Маленький Лоу (который на самом деле ростом всего лишь на дюйм не доходил до шести футов и весил двести сорок)
[334] не испытывал угрызений совести ни о чем, что он сделал, он сожалел только об одном — что все это не продлилось подольше. В те недели, которые он и Мэйнард провели взаперти в окружной тюрьме в ожидании перевода в Кофлин, он коротал большую часть своего свободного времени, вспоминая веселые деньки, которые у них были: спортивные автомобили, на которых они катались, прекрасные дома, где они зависали, девушек, с которыми они переспали, и многочисленных обормотов, которых они ушатали, тех, которые пересекли дорогу братьям Гринерам, и оказались в могиле. В течение последних пяти лет они были серьезными игроками, вверх и вниз по Голубому хребту. Это была адски жаркая гонка, и теперь, как казалось, стало слишком холодно.
Они были оттраханы во все дыры. У копов были наркотики и оружие, а Китти Макдэвид рассказала, что она была свидетелем того, как Лоуэлл несколько раз обменивал пачки наличных денег на пакеты с коксом у их оптового поставщика, и что она видела, как он стрелял в того дурака из Алабамы, который пытался всучить им фальшивые купюры. К тому же, у копов был запас С4,
[335] который они отложили на Четвертое июля. (План состоял в том, чтобы заложить его под бункер с сеном и посмотреть, смогут ли они заставить ублюдка взлететь вверх, как одну из тех ракет на Кейп Карнавал.) Какая же классная была гонка, Лоуэлл не знал, как долго он сможет удерживать в памяти эти воспоминания. Он думал, что сначала воспоминания похудеют, а потом и вовсе развалятся на части.
Когда они совсем уйдут, думал Маленький Лоу, ему придется покончить с собой. Он этого не боялся. Чего он боялся, так это сдохнуть от тоски в какой-то медицинской палате, пойдя по пути Большого Лоу, будучи прикованным к инвалидной коляске, посасывая Рэбел Йелл и кислород из баллона в течение последних лет жизни, задохнувшись до смерти в собственных соплях. Мэйнарду, с тем зачатком мозговой активности, который он имел, вероятно, понравится времяпровождение в тюрьме в течение нескольких следующих десятилетий. Он был совсем не похож на Маленького Лоуэлла Гринера-младшего. Он был неспособен долго держать кулаки сжатыми, чтобы оставаться в игре.
Потом, когда они ожидали досудебных слушаний, дерьмо превратилось в Шинолу. Благослови Боже Аврору, корабль их спасения.
Спасение прибыло в четверг во второй половине дня, в тот день, когда сонная болезнь добралась до Аппалачей. Лоуэлл и Мэйнард сидели, закованные в наручники, на скамейке возле зала заседаний в здании суда Кофлина. И прокурор, и их адвокат должны были приехать часом раньше.
— Какого хрена, — объявил придурок из полицейского департамента Кофлина, который их охранял. — Это глупо. Мне не достаточно платят, чтобы нянчиться с этими маленькими ублюдками, убивая на это весь день. Я загляну и посмотрю, что там делает судья.
Через армированное стекло напротив их скамейки, Лоуэлл видел, что судья Уэйнер, единственная из трех должностных лиц, которые сочли нужным явиться на слушание, опустила голову между руками, словно решила немного вздремнуть. На тот момент ни один из братьев не имел ни малейшего представления об Авроре. Так же как и придурок-полицейский.
— Надеюсь, она откусит ему голову за то, что он ее разбудил, — заметил Мэйнард.
Это было не совсем то, что произошло, когда потрясенный офицер сорвал маску из паутины, которая выросла на лице достопочтенной судьи Регины Альберты Уэйнер, но, как говорится, сойдет для сельской местности.
Лоуэлл и Мэйнард, прикованные цепью к скамейке, наблюдали за происходящим через армированное стекло. Зрелище было потрясающим. Судья, не более пяти футов вместе с каблуками, поднялась в праведном гневе и ударила полицейского, скажем аллилуйя, в грудь ручкой с золотым пером. Это откинуло ублюдка на ковер, и она воспользовалась преимуществом, схватив свой судейский молоточек и ударив его в лицо, прежде чем у него появился шанс отползти в сторону или крикнуть Ваша честь, я возражаю. Затем судья Уэйнер отбросила свой молоточек, села, опустила голову на скрещенные руки и вновь заснула.
— Брат, ты это видел? — Спросил Мэйнард.
— А то.
Мэйнард покачал головой, заставив немытые сгустки длинных волос летать.
— Это было удивительно. Будь я псом.
— Суд, блядь, отложен, — согласился Лоуэлл.
Мэйнард — первенец, названный в честь дяди в тот момент, когда его родители были уверены, что ребенок умрет еще до захода солнца в день его рождения — имел бороду пещерного человека и широкие тупые глаза. Даже когда он бил кулаками по какому-то бедному сукиному сыну, они, как правило, смотрели ошарашенно.
— И что нам теперь делать?
То, что они сделали, так это били вновь и вновь, пока не сломали ручки скамеек, к которым были прикованы, а затем вошли в зал судебных заседаний, оставляя за собой щепки от разрушенной древесины. Осторожно, чтобы не побеспокоить спящую судью Уэйнер — паутина, сгущаясь, кружилась вокруг ее головы — они забрали ключи у полицейского и отстегнули наручники. Братья также реквизировали у мертвого урода пистолет, шокер и ключи от пикапа марки Джи-Эм-Си.
— Посмотри на это дерьмо, — прошептал Мэйнард, указывая на новое покрытие судьи.
— Нет времени, — сказал Маленький Лоу. Дверь в конце зала — открывшаяся с помощью пропуска ублюдка — вела во второй зал. Они вышли в открытую дверь комнаты персонала, при этом ни один из десятка мужчин и женщин, находящихся внутри — копы, секретари, адвокаты — не обратили на них никакого внимания. Все их взгляды были прикованы к Америка Ньюс, где странные и ужасающие кадры показывали какую-то телку из амишей, запрыгнувшую на стол и откусившую нос человеку, разбудившему ее.
В конце второго зала был выход на стоянку. Лоуэлл и Мэйнард прогуливались в лучах яркого солнца и свободного воздуха, большого, как жизнь, и были счастливы, как гончие собаки после спаривания. Джи-Эм-Си мертвого полицейского был припаркован неподалеку, в его центральной консоли был хороший запас компакт-дисков c дерьмовой музыкой. Братья Гринеры сошлись на Бруксе и Данн,
[336] затем последовал старый добрый Алан Джексон.
[337]
