Тиг сбил пепел на пол и решил не говорить то, о чем он только что подумал: если быть заключенным означает, что ты заперт, то это как то, что с ними сейчас происходит.
— Чувак, они на совесть строили это место, не так ли?
— Угу. Это ведь тюрьма или что-то типа того, — сказал Рэнд.
— Квик-квик-квик.
Когда стекло, наконец-то, выпало, Тиг захлопал.
— Спасибо, дамы и господа, — сказал Рэнд, подражая Элвису. — Спасибо, я очень рад.
С удаленным окном, Рэнд мог стоять на вершине стола, который они подтянули, как платформу для стрельбы, высунув через него свое оружие. Это был его пост, с обзором от стоянки до главных ворот.
— Они думают, что мы сладкие, — сказал Рэнд. — Но это не так.
— Правильно понимаешь, Рэнди.
Клинт засунул голову.
— Тиг. Со мной.
Вдвоем они поднялись по лестнице на верхний уровень Крыла В. Это была самая высокая точка тюрьмы, единственный второй этаж в здании. В камерах были окна, выходящие на Западную Лавин. Они были крепче того окна в комнате свиданий — толстые, армированные и зажатые между слоями бетона. Трудно было даже представить, как Рэнд мог бы выковырять их из стены, используя только ручные инструменты.
— Мы не сможем защитить эту сторону, — сказал Тиг.
— Нет, — сказал Клинт — но это прекрасный наблюдательный пункт и у нас нет необходимости в его защите. Здесь невозможно пройти.
Это казалось немыслимым для Клинта, и для Скотта Хьюза, который отвисал в одной из камер и слушал.
— Я уверен, что вы, ребята, так или иначе получите по паре пуль, и я не буду лить слезы, когда это произойдет, — сказал он, — но Мозгоправ в чем-то прав. Хотя я бы взял базуку, и пробил дыру именно в этой стене.
12
В тот день, когда две противоборствующие мужские группировки Дулинга вооружались, готовясь к войне, чуть меньше ста женщин в Трехокружье все еще не спали. Одной была Ева Блэк; другой была Энджела Фицрой; еще одной была Жанетт Сорли.
Ванесса Лэмпли была четвертой. Ранее в этот день, ее муж, наконец-то, задремал в кресле, позволяя Ван сделать то, на что она решилась. С тех пор, как она вернулась домой из тюрьмы после убийства Ри Демпстер, Томми Лэмпли пытался держаться без сна, в солидарность с ней, так долго, как только мог. Ван была рада компании. Кулинарное ток-шоу его уработало, впрочем, отправило его в страну грез скорее учебное пособие по молекулярной гастрономии.
[348] Ван подождала немного, чтобы убедиться, что муж спит здоровым сном, прежде чем ушла. Она не собиралась возлагать на мужа, который был старше её на десять лет, с титановым бедром, страдающего стенокардией, неблагодарную задачу по заботе о её теле в течение тех лет, которые у него оставались. Ван также не хотела становиться самым ужасным предметом мебели в мире.
С той степенью усталости, которую она испытывала, она все еще чувствовала легкость в ногах, и налегке прокралась из комнаты, не нарушая его хрупкий сон. В гараже она взяла охотничье ружье и зарядила его. Она закрыла дверь, завела квадроцикл и выехала.
Ее план был прост: проехаться через лес к горному хребту, нависающему над дорогой, вдохнуть свежий воздух, в последний раз восхититься видами, написать записку мужу, и сунуть ствол под подбородок. Спокойной ночи. По крайней мере, нет нужды беспокоиться о детях.
Она продвигалась медленно, потому что боялась, уставшая до той степени, в какой она была, аварии. Тяжелые шины квадроцикла передавали тряску от каждого корня и камня в ее мощные руки и глубже, в ее кости. Ван не возражала. Моросящий дождь тоже был кстати. Несмотря на изнеможение — мысли в её голове еле шевелились — она была рада любому физическому ощущению. Было бы лучше умереть, не осознавая, что умираешь, как Ри? Ван раз за разом задавала себе этот вопрос, но ее воспаленный мозг был не в состоянии обработать происходящее таким образом, чтобы дать удовлетворительный ответ. Любой ответ растворялся прежде, чем мог сформироваться. Почему ей так плохо из-за того, что она застрелила заключенную, которая убила бы другую заключенную, если бы она её не застрелила? Почему ей так плохо из-за того, что она просто сделала свою работу? Ответы на эти вопросы тоже не приходили, даже близко.
Ван приехала на вершину горного хребта. Она остановила квадроцикл и выключила двигатель. Далеко, в направлении тюрьмы, в свете умирающего дня, парила черная дымка — остаточный продукт от сошедшего на нет лесного пожара. Прямо под ней, местность опускалась под небольшим уклоном. У подножия уклона тек мутный ручей, разжиревший от дождя. В нескольких сотнях футов над ручьем возвышался охотничий домик с покрытой мхом крышей. Барашки дыма поднимались из трубы дымохода.
Она погладила карманы и поняла, что напрочь забыла и бумагу и чем писать. Ван захотелось рассмеяться — действительно ли самоубийство было таким уж легким делом? — но вздох было лучшее, на что она сподобилась.
От этого все равно не было бы никакого толка, ее доводы сложно будет понять. Если ее обнаружат, то и так все будет ясно. А если нет, то и плевать. Ван сняла винтовку со спины.
Дверь хижины открылась в то самое время, когда она приставила ствол под подбородок.
— Лучше бы у него все еще была эта гребаная шайтан-труба, — сказал какой-то мужик, его голос был четким и ясным, — иначе он пожалеет, что собаколов с ним не покончил. Да, и захвати с собой рацию. Я хочу идти в ногу с тем, что делают копы.
Ван опустила винтовку и смотрела, как двое мужчин залезают в блестящий пикап Сильверадо и уезжают. Она была уверена, что знает их, но, глядеть на них — парочку взмыленных лесных крыс — это совсем не то, что присутствовать на церемонии награждения в какой-нибудь торговой палате. Их имена незамедлительно пришли бы к ней в голову, если бы она не была так долго лишена сна. Ее разум был заилен. Она все еще чувствовала, как подпрыгивает квадроцикл, хотя тот больше не двигался. Призрачная световая точка заставила сузиться её зрачки.
Когда грузовика не стало вино, она решила зайти в хижину. Там, внутри, наверняка можно было найти что-то, чем можно написать записку, да и обратную часть листов перекидного календаря можно было использовать в качестве бумаги, если только эти листы там еще оставались.
— И мне нужно что-то, чтобы прикрепить записку к моей рубашке, — сказала она.
Ее голос звучал, словно в тумане и был похож на иностранный язык. Голос какого-то чужака. И рядом с ней кто-то стоял. Только когда она повернула голову, этого кого-то не стало. Это происходило все чаще и чаще: кто-то посторонний скрывался позади неё, в самом дальнем углу зрения. Галлюцинации. Как долго вы могли продержаться без сна, прежде чем все рациональные мысли уйдут, и вы полностью потеряете рассудок?
