— Спасибо, Боже! — со слезами кричал он, снимая их с кактуса. Желудок серьезно беспокоил аспиранта. Он сошел с горной тропинки, испражнился и использовал эти страницы, чтобы вытереть себе задницу.
9
Чтобы добить тридцатилетнюю выслугу, необходимую для выхода не пенсию, Ван Лэмпли устроилась на работу в женскую тюрьму в Керли, куда были переведены подавляющее большинство оставшихся в живых заключенных Дулинга. Селия Фрод была там, хотя и недолго (освобождена условно-досрочно), и Клаудия Стефенсон тоже.
В Керлинском исправительном учреждении отбывала наказание разношерстная толпа — кучка смазливых девиц соседствовала с множеством крутых бабищ с тяжкими судимостями — но Ван была к этому готова. Однажды какая-то белая девушка с зубами под золото, заплетенными в косички волосами и татуировкой на лбу (кровоточащими буквами там было выбито слово: ПУСТО) спросила Ван, откуда у нее хромота. У заключенной были по-поросячьи веселые глазки.
— Перебрала с количеством надранных задниц, — сказала Ван, безобидная ложь. Она надрала ровно столько задниц, сколько было нужно. Офицер закатала рукав, чтобы показать татуировку на ее могучем левом бицепсе: ВАША ГОРДОСТЬ, было выбито на надгробном камне. Она повернулась в другую сторону и закатала другой рукав. На ее столь же впечатляющем правом бицепсе было выбито еще одно надгробие. Вся ваша гребаная гордость гласила надпись на этом.
— Ладно, ладно — сказала крутая девчонка, стерев с лица ухмылку. — Ты самая крутая.
— Тебе лучше это не проверять, — сказала Ван. — Теперь вали.
Иногда Ван молилась вместе с Клаудией, ныне рукоположенной Преподобной Стефенсон. Они молились о прощении за свои грехи. Они молились за душу Ри. Они молились за душу Жанетт. Они молились за детей и матерей. Они молились за все, за что нужно молиться.
— Кем она была, Клаудия? — Однажды спросила Ван.
— Неважно, кем она была, Ванесса, — сказала Преподобная Стефенсон. — Важно, кем стали мы.
— И кем мы стали?
Преподобная стала очень строгой, в отличие от старой Клаудии, которая не обидела бы даже мухи.
— Людьми, решившими быть лучше. Решившими быть сильнее. Готовыми делать все, на что способны.
10
Это наверняка убило бы ее, рак шейки матки, который завелся в Дженис Коутс, но часы на другой стороне Дерева как-то замедлили его рост. Кроме того, ее дочь быстро все поняла, пока они находились вместе на другой стороне Дерева. Микаэла отвезла мать к онкологу через два дня после того, как женщины проснулись, и через два дня бывший начальник тюрьмы уже проходила химиотерапию в больничном стационаре. Дженис согласилась с требованием Микаэлы уйти на пенсию, позволив Микаэле взять бразды правления в свои руки: заботиться о ней, возить к врачу, укладывать спать и напоминать о регулярном приёме лекарств. Микаэла также настояла на том, чтобы ее мать перестала курить.
По скромному мнению Микаэлы, рак был дерьмом. Она потеряла отца, будучи ребенком, и она так до конца и не избавилась от некоторого эмоционального дерьма, которое с этим пришло. Дерьма было в изобилии. Дерьмо было чем-то, что вы должны были разгребать лопатой, практически без остановки, если вы были женщиной, а если вы были женщиной, работающей на телевидении, вы должны были махать лопатой в два раза быстрее. Микаэла могла махать лопатой и втрое быстрее. Она не для того поехала домой из Вашингтона, протаранила винтажную повозку плохого байкера, не спала несколько дней, куря мет с Гартом Фликингером, и пережила ужасный вооруженный конфликт, чтобы поддаться любой разновидности дерьма, даже если это дерьмо было болезнью, которая на самом деле принадлежала ее матери.
После курса химиотерапии, когда они получили на руки чистый снимок, который показывал им, что Дженис в ремиссии, Микаэла сказала матери:
— Хорошо. И что ты собираешься теперь делать? Ты должна оставаться активной.
Дженис сказала, что Микки абсолютно права. Для начала она хотела отвезти Микаэлу в Вашингтон. Ее дочери нужно было возвращаться на работу.
— Ты когда-нибудь попытаешься рассказать людям о том, что произошло? — Спросила свою дочь Дженис. — Личный опыт и все такое?
— Я думала об этом, но…
— Но?
Никаких проблем, если бы не несколько но. Во-первых, большинство людей скажут, что приключения женщин на той стороне Дерева — это полное дерьмо. Во-вторых, они скажут, что такого сверхъестественного существа, как «Эви Блэк», никогда не существовало, и что Аврора была вызвана совершенно естественными (просто еще не раскрытыми) причинами. В-третьих, если кое-какие службы все же решат, что Микаэла не несет дерьмо, то они обязательно зададут парочку скользких вопросов, на которые власти в Дулинге — особенно бывший шериф Лила Норкросс — вряд ли найдут подходящие ответы.
На пару дней Дженис осталась со своей дочерью в столице. Вишневый цвет давно исчез. Было жарко, но они все равно много ходили пешком. На Пенсильвания-авеню они увидели президентский кортеж — кавалькаду из сверкающих черных лимузинов и внедорожников. Он проехал прямо, не останавливаясь.
— Посмотри. — Указала Микаэла.
— Да кому, какое дело? — Сказала Дженис. — Просто еще один супер хрен.
11
В Акрон, штат Огайо, на адрес, по которому он жил со своей тетей Нэнси, начали приходить чеки, отправленные на имя Роберта Сорли. Суммы никогда не были большими — двадцать два доллара здесь, шестнадцать долларов там — но они накапливались. Эти чеки приходили от женщины по имени Элейн Наттинг. В карточках и письмах, сопровождавших чеки, Элейн писала Бобби о его покойной матери, Жанетт, о той правильной жизни, в добре, щедрости и великодушии, которую она ему завещала.
Хотя Бобби не знал ее очень близко из-за того преступления, и не слишком доверял ей, пока она была жива, Бобби любил свою мать. То впечатление, которое она, по-видимому, произвела на Элейн Наттинг, убедило его, что она была хорошей.
Дочь Элейн, Нана, прикладывала рисунки с некоторыми письмами ее матери. Она была очень талантлива. Бобби как-то попросил ее: нарисуй мне горы, пожалуйста, чтобы я мог смотреть на них и думать о мире за пределами Акрона, который не был таким уж плохим местом, но все-таки был Акроном.
Она это сделала. Получилось красиво — спадающие горные потоки, монастырь в изгибе долины, кружащие птицы, облака, освещенные сверху, извилистая тропинка, ведущая в неведомую даль.
Потому что ты сказал, пожалуйста, написала Нана.
Конечно, я сказал, пожалуйста, написал ей он. Кто же не говорит, пожалуйста?
В ее следующем письме она написала: Я знаю много мальчиков, которые не говорят, пожалуйста. У меня не хватит места на этой бумаге, чтобы написать имена всех мальчиков, которых я знаю, кто не говорит: пожалуйста.
В ответ он написал: Я не из тех парней.
Они стали регулярно переписываться, и в итоге планировали встретиться.
