— У меня была любовь, — сказала ей Бланш. — Спорим, вы этого не знали. Мы сохранили её… как любят говорить девочки в тюрьме… на низовом уровне. Пришлось.
Волокна, которые покрывали рот ее подруги, перемешались, когда Гейл выдохнула. Одна тонкая нить кокетливо полетела в направлении Бланш.
— Я думаю, он тоже любил меня, но… — Это было трудно объяснить. Она была молода. Когда ты был молод, твой мозг не был полностью развит. Вы ничего не знали о мужчинах. Это было грустно. Он был женат. Она ждала. Они постарели. Бланш оставила самую сладкую часть своей души ради мужчины. Он давал красивые обещания и не сдержал ни одного из них. Какая пустая трата.
— Это может быть лучшее, что когда-либо случалось. — Если бы Гейл не спала, то эти слова Бланш были бы слишком неразборчивыми, чтобы их понять. Чувства покинули язык Бланш. — Потому что, по крайней мере, сейчас, в конце, мы все вместе.
И если было что-то еще, где-то еще…
Прежде чем Бланш Макинтайр смогла закончить мысль, она отъехала.
9
Гарт Фликингер не удивился, увидев Фрэнка.
После просмотра Америка Ньюс в течение последних двенадцати часов или около того, и курения всего, что было в доме, вероятно, ничего не могло удивить, разве что его питомец — игуана (Гиллис) заговорил бы. Если бы даже сам сэр Гарольд Гиллис, этот давно умерший пионер пластической хирургии, возник из ниоткуда, блуждая по кухне с печеньем Поп-Тартс
[183] в руках, это вряд ли превысило границы феномена, который Гарт в тот день видел по телевизору.
Шок насилия, вспыхнувшего в трейлере Трумэна Мейвейзера в то время, когда Гарт находился в сортире, был лишь прологом к тому, что он поглощал в течение нескольких часов, просто сидя на диване. Бунты у Белого дома, женщина, откусывающая нос представителю религиозного культа, пропавший в море 767, окровавленные санитары из дома престарелых, пожилые женщины, закутанные в паутину прикованные наручниками к своим каталкам, пожары в Мельбурне, пожары в Маниле и пожары в Гонолулу. Что-то очень, блядь, плохое произошло в пустыне около Рино,
[184] где, очевидно, существовал какой-то секретный правительственный ядерный объект; ученые сообщали о крутившихся радиометрах
[185] и дёргающихся вверх и вниз стрелках сейсмографов, фиксирующих продолжающиеся взрывы. Везде женщины засыпали и выращивали коконы, и повсеместно их будили тупицы. Замечательный репортер Америка Ньюс Микаэла, с первоклассной пластикой носа, исчезла в середине дня, и они заменили её заикающимся стажером с кольцом в губе. Это напомнило Гарту о граффити, который он видел на стене какого-то мужского туалета: БЕЗ гравитации земля просто отстой.
Все отстой: вход и выход, туда-сюда, обратно, все вокруг. Даже метамфетамин не помогал. Ну, немного помогал, но не настолько, насколько было нужно. К тому времени, как дверной звонок начал звенеть — дин-дон, дин-дон, прозвенели колокольчики — Гарт чувствовал себя вызывающе трезвым. Он не испытывал особого желания открывать, не сегодня вечером. Он также не чувствовал никакой необходимости вставать, когда его гость отпустил звонок и начал стучать. Потом молотить. Очень энергично!
Стучать перестали. Гарт успел подумать, что его нежеланный гость сдался, пока не заработал топор. Рубя и раскалывая. Дверь содрогнулась внутрь, вырвалась из замка, и человек, который был здесь раньше, вошел, в одной руке держа топор. Гарт предположил, что этот парень здесь, чтобы убить его — но не чувствовал по этому поводу никакого страха. Было бы больно, но, он надеялся, что не очень долго.
Пластическая хирургия была объектом шуток для многих людей. Но только не для Гарта. Что смешного в том, что у тебя есть желание улучшить свое лицо, свое тело, свою кожу? Если только ты не был жестоким или глупым, в этом не было ничего смешного. Только сейчас, как представляется, объектом шуток могли стать все они. Какова была бы жизнь только с одной половиной человечества? Жестокая и глупая жизнь. Гарт сразу это увидел. Красивые женщины часто приезжали в его офис с фотографиями других красивых женщин, и они спрашивали «Можете ли вы сделать меня такой же, как она?» И за многими красивыми женщинами, которые хотели изменить свои идеальные лица, стояли подлые лохи, которые никогда не были довольны. Гарт не хотел оставаться один в мире злобных лохов, потому что их было так много.
— Не церемонитесь, заходите. Я смотрел новости. Вы случайно не видели ту часть, где женщина откусила мужчине нос на лице, а?
— Видел, — сказал Фрэнк.
— Я отлично справляюсь с носами, и мне нравятся трудности, но если работать не с чем, то тут ничего и не сделаешь.
Фрэнк стоял у угла дивана, в нескольких футах от Гарта. Топор был небольшим, но все же это был топор.
— Вы собираетесь меня убить?
— Что? Нет. Я пришел…
Они оба отвлеклись на плоский экран, где новостная камера показала вид на горящий Эппл Стор.
[186] На тротуаре перед магазином кружился в полубессознательном состоянии человек с почерневшим от огня лицом, тлеющая фиолетовая сумка висела на его плече. Символ Эппл над входом в магазин внезапно освободился от креплений и упал на землю.
Смена декораций привела зрителей обратно к Джорджу Алдерсону. Цвет лица Джорджа был серым, словно оно долго находилось под разящим ветром, его голос был хриплым. Он вел новости целый день.
— Я только что получил звонок от моего — гм, сына. Он пошел ко мне домой, чтобы проведать мою жену. Мы с Шарон поженились в… — Ведущий уронил голову и дернул узел своего розового галстука. На галстуке красовалось пятно от кофе. Гарт считал это самым тревожным сигналом беспрецедентного характера сложившейся ситуации — …сорок два года назад. Тимоти, мой сын, он… он говорит… — Джордж Алдерсон начал рыдать. Фрэнк взял пульт с журнального столика и выключил телевизор.
— Ваш разум достаточно ясен, чтобы понять, что происходит, доктор Фликингер? — Фрэнк указал на трубку на столе.
— Конечно. — Гарт почувствовал укол любопытства. — Вы здесь не для того, чтобы убить меня?
Фрэнк ущипнул переносицу. У Гарта сложилось впечатление, что он наблюдает за внешним выражением серьезного внутреннего монолога.
