— Я-то думал, что христианство учит прощать.
— Без покаяния не может быть прощения, — отрезал мистер Скотт.
— Понимаю, отец. Но я прошу вас об одном. Мне невыносимо видеть, как вы живете. — Рэпер залез в карман и вытащил туго свернутые купюры. Хотя Ганнибал больше не торговал наркотиками, он все еще носил деньги так, как это делают наркодилеры. — Возьми их, отец.
— Парень, ты пропустил все мои слова мимо ушей, если теперь пытаешься нанести мне такое оскорбление?
— Какое же это оскорбление? Я пытаюсь позаботиться о вас. Разве в Библии не сказано: «почитайте отца и мать»?
— Так-то ты нас почитаешь? — спросила мать.
— Вот что я скажу, Гевин. Я слышал твои песни. — В первый раз в голосе отца не прозвучало оскорбительного презрения. — Я слышал твой голос и должен признать: в нем что-то есть. Ты имеешь талант, сын, у тебя дар убеждать и вдохновлять людей. С таким даром ты мог бы стать министром. — Ганнибал недоверчиво покачал головой. — Я должен кое-что тебе рассказать. Мы не решались заговорить об этом раньше, просто не осмеливались произносить такое вслух. Но я чувствую, что для тебя настало время узнать правду. Когда ты родился, твое лицо было покрыто пленкой. Такое нечасто случается, и доктора в один голос твердили, что это весьма странно. Слава Господу, ты был здоров, и тебя выписали из больницы в положенный срок. Но мы с матерью люди набожные и нуждались в духовном наставлении. Мы показали тебя медиуму, и тот, взглянув тебе в лицо, не смог скрыть своего испуга. Он сказал нам, что ты родился особенным и предназначение у тебя великое. Что умом ты превзойдешь всех политиков острова вместе взятых. Он сказал, что ты рожден стать великим, но ему неизвестно, принесешь ты в мир великое добро или великое зло. Он только знал, что ты родился в рубашке и тебя ждет великая судьба. И его пугала мысль, что ты можешь принести зло. Мы с матерью еще не раз ходили к медиумам, и все они в той или иной степени подтвердили слова своего предшественника. Перед нами стояла трудная задача: воспитать тебя так, чтобы ты принес людям великое добро. И Господь свидетель — мы старались изо всех сил. Но дьявол силен, и он поймал тебя в свои страшные сети. Когда мы поняли, что он завладел тобой окончательно, у нас не осталось выбора. Мы отпустили тебя. Ты талантлив, Гевин. В твоих словах заключается огромная сила и власть. Но ты используешь свой голос и дар, чтобы служить сатане. А в моем доме нет места слугам дьявола, даже если в них течет моя кровь. Поэтому для меня ты мертв, сын. И на этот раз прими всерьез мои слова: покинь этот дом и больше не возвращайся. Никогда.
— Мама, — Ганнибал ждал помилования от той, что выносила его в своей утробе.
— Делай то, что велит отец.
— Ну что ж.
Ганнибал взглянул на Миху, и оба медленно поднялись, с трудом отлепившись от полиэтилена на диване. Миха все это время хранил молчание. И перед тем как уйти, он не нашел других слов, кроме:
— Доброй ночи. Был рад познакомиться с вами.
— Дитя, я вижу по твоим глазам, что ты славный мальчик, у тебя добрая душа. Пожалей себя и не имей дел с этим отродьем, он принесет тебе одни несчастья. Я знаю, о чем говорю. Я ведь выносила его и после этого не решилась больше иметь детей, — сказала в ответ миссис Скотт.
Услышав слова жены, мистер Скотт слегка покачал головой. Его глаза выражали разочарование, которое он не высказал словами. Ганнибал, который столько времени сдерживался изо всех сил, не вытерпел: последняя капля переполнила чашу.
— Вот что я вам скажу. Да, я торговал наркотиками. Но вы оба куда хуже. Вы пострашнее наркоманов. Религия затуманила ваш разум сильнее любой наркоты. Вы погрязли в своих суевериях. И хуже всего то, что вы этого не видите. Вы похоронили меня? Что ж, теперь и я похороню вас. Не бойтесь, вы видите меня в последний раз. Меня тошнит от вас обоих. Вы правы только в одном. Я рожден быть великим. Я — зло? Мне смешно, когда я вижу страх в ваших глазах, глупые и жалкие старики.
— Я буду молиться за тебя, Гевин.
— Не смей этого делать, мать, — злобно зарычал он. — Я многого достиг без ваших молитв. Черт его знает, как ваши молитвы могут мне напакостить. Прощайте. Пойдем, брат. Здесь нет ни бога, ни благодати.
Ганнибал с Михой шагнули за порог, и дверь стремительно захлопнулась за их спинами. Забыв надеть капюшон, Ганнибал быстро сбежал вниз по ступенькам и направился к джипу. По дороге его узнали две девчонки-подростка: они засеменили рядом, млея от счастья. Перед тем как сесть в машину, Миха кинул взгляд вверх и увидел вдалеке огромную афишу.
Реклама их нового альбома. На ней был изображен Ганнибал в доспехах древнего воина, сидящий верхом на огромном африканском слоне, а за ним следовала бесчисленная армия. И по всей афише крупными буквами было написано: «Боевые слоны». Миха подумал о родителях Ганнибала. Может, они и похоронили сына, но каждый день, выходя за порог своего дома, они снова и снова видят его в полном блеске славы.
35
В начале было Слово, и Слово было у Бога,
И слово было Бог.
Оно было в начале у Бога.
Все чрез Него начало быть, и без Него ничто
Не начало быть, что начало быть.
В Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков;
И свет во тьме светит, и тьма не объяла его.
Облаченный в темный праздничный костюм и погруженный в полумрак приходской церкви, юный Гевин понимал только одно; что он уже несколько часов сидит на жесткой деревянной скамье. Он давно перестал чувствовать собственный зад и боялся, что еще через пару минут и остальные частного тела перестанут слушаться.
Дело происходило в конце зимы, но в церкви было жарко как в аду. На улице же толстый слой льда покрывал дороги и голые ветви деревьев. Они с родителями жили в Браунсвилле, квартале Бруклина. Как и в других бедных районах города, никто здесь не заботился о чистоте улиц. Снегоуборочные машины сюда не заезжали, и людям приходилось ждать, пока весеннее тепло не растопит все эти глыбы льда. А тем временем лед въедался в асфальта углублял рытвины на дорогах. В тот день мистер Скотт осторожно направлял свой старенький «линкольн» по ледяной дороге, ведущей к ближайшей церкви: машина кашляла и скользила на поворотах. Церковь была маленькая и располагалась посреди квартала между винным магазином и сожженной до тла публичной библиотекой Бруклина. Юный Гевин вошел в церковь в теплом пальто с капюшоном, замотанный шерстяным шарфом.
А в церкви был настоящий ад. Старые батареи отопления вели себя странно. Временами они совсем не грели, и прихожане часами терзались от холода. А в другие дни, как сегодня, они извергали горячий пар с громким лязгом. Припекало словно в разгар лета, и женщины обмахивались всем, что мало-мальски походило на веер. Мужчины теребили стоячие воротнички рубашек, а дети постоянно ерзали, не в силах усидеть на одном месте. Всем хотелось расстегнуть рубашки и снять туфли. Но они не смели: правила приличия не позволяют раздеваться в церкви.
