Мы продолжили готовить в приподнятом настроении, и в конце концов Джульетта спросила, чем может помочь. Она не решилась заняться приготовлением курицы или тортильи (очевидно, с плитой у нее были примерно такие же отношения, как у отца), поэтому я поручила ей натереть сыр на терке.
Дженнифер все это время сидела за барной стойкой, но не пошевелила и пальцем: по ее словам, на этой кухне и так уже было слишком много поваров. Она явно обрадовалась, что сегодня можно отдохнуть от готовки. Правда, сливочное масло, густые сливки и сыр одним своим видом вызывали у нее неподдельный ужас.
Ужин удался. Еда получилась вкусной, а атмосфера была непринужденнее, чем когда-либо с момента моего появления в доме семьи Коулман. Даже Анастасия съела свою порцию, не сказав ни одного обидного слова в мой адрес.
Отец взял с тарелки последний кусочек, откинулся назад и расслабленно вздохнул.
– Элламара, ты просто великолепна. Я думаю, эти вышли даже лучше, чем у твоей мамы.
По моим жилам разлилось приятное тепло: впервые в жизни папа сделал мне настоящий комплимент. Но я все равно отрицательно покачала головой:
– Нет, лучше маминых все равно не выйдет. Но когда абуэла
[11] была жива, она научила меня готовить сопапийяс по своему особенному рецепту, и они действительно получаются у меня лучше, чем у мамы. Может быть, на Рождество мы могли бы… – Мой голос задрожал, и меня охватила жгучая печаль. Я утерла салфеткой подступившие слезы и неуклюже извинилась.
– Да что с ней не так? – прошипела Анастасия.
Джульетта попыталась спасти положение и спросила:
– А что такое сопапийяс?
Папа ухватился за спасательный круг, брошенный Джульеттой.
– В интерпретации ее мамы – это что-то вроде жареных тыквенных пончиков, политых кленовым сиропом. Очень вкусно. Мы ели их на завтрак вместе с горячим шоколадом каждое Рождество. Элла, по-моему, даже больше радовалась сопапийяс, чем подаркам.
– Наша традиция, – прошептала я, окунувшись в воспоминания. – В прошлом году она впервые нарушилась.
– Значит, в этом тебе придется съесть вдвое больше, чтобы наверстать упущенное, – улыбнулся папа.
Я вскинула голову и почувствовала себя по-дурацки от того, что к глазам опять подступили слезы.
– Правда? Мы можем приготовить их на Рождество? Вы не против?
– Конечно.
– Да, я определенно согласна перенять такую традицию, – добавила Джульетта. – Обычно в рождественское утро мы завтракаем шоколадом, который находим в носках с подарками.
Вечер, кажется, был спасен, но теперь равновесие казалось очень хрупким – возможно, из-за того, что Анастасия молчала и сосредоточенно рассматривала свои колени.
Мы все заметили ее раздраженный взгляд, но попытались не обращать внимание, в надежде, что она остынет.
Отец попытался продолжить разговор:
– Абуэла правда оставила тебе свой секретный рецепт?
Я ухмыльнулась:
– Вместо обычного коричневого сахара нужно использовать чанкаку
[12]. Ее непросто найти, но результат того стоит. Я никогда не говорила маме, в чем секрет: бабушка взяла с меня клятвенное обещание. Мама всегда ужасно злилась из-за этого.
Папа засмеялся, и я улыбнулась ему в ответ. Все это было так странно! Мы сидели на кухне и вспоминали маму. Когда она умерла, я подумала, что больше не смогу о ней говорить – потому что не с кем. В моей жизни не осталось никого, кто ее знал. Кроме папы, который был женат на ней восемь лет. Но все это было так давно, что я с трудом верила в то, что он и есть человек из моих детских воспоминаний.
– Абуэла… – протянула Джульетта, отвлекая меня от размышлений. – Это значит «бабушка», верно? Мама твоей мамы?
Я кивнула.
– Она живет в Бостоне?
Я тяжело вздохнула:
– Она умерла, когда мне исполнилось четырнадцать лет. Дедушка умер, когда мне было одиннадцать, а поскольку мама – единственный ребенок в семье, после смерти бабушки мы остались вдвоем. А других родственников у меня не было.
– Вообще-то был, – процедила Анастасия сквозь зубы. – У тебя был папа.
Отец в это время подносил к губам бокал, но промахнулся и облил вином скатерть. Анастасия этого даже не заметила: она пристально смотрела на меня, буквально дымясь от злости.
– Ты не сирота, Элла.
– Я этого и не говорила, – чуть слышно выговорила я.
Настроение было безнадежно испорчено. Теперь главный вопрос заключался в другом: насколько разрушительной будет надвигающаяся катастрофа? От Анастасии можно было ожидать чего угодно.
– Почему ты никогда не говорил нам о ней? – неожиданно спросила отца Анастасия. – Мы даже не подозревали о ее существовании, пока полиция не сообщила об аварии.
Не знала об этом. Я огляделась по сторонам, ожидая услышать подтверждение или опровержение ее слов. Отец отвел глаза, поэтому я перевела взгляд на Джульетту. По выражению ее лица стало сразу понятно: Анастасия говорила правду. Он никогда не говорил, что у него есть дочь. Я ничего для него не значила.
Я поняла, что реву, только когда мои всхлипывания привлекли всеобщее внимание.
– Я знала о тебе, – тихо сказала Дженнифер. – Он рассказывал о дочери, когда мы начали встречаться.
– А он не рассказывал, что женат, когда вы начали встречаться?
Я задала этот вопрос без задней мысли. Не хотела их обидеть или заставить почувствовать себя виноватыми. Мне просто нужно было знать.
Дженнифер, видимо, уловила отчаяние в моих словах. Прикрыв глаза, она кивнула:
– Да.
– Почему ты никогда не говорил нам о ней? – не унималась Анастасия. – Если ты так ее любил и берег все эти милые воспоминания, почему не упоминал о ней хотя бы время от времени и не хранил в доме ее фото?
Отец ничего не мог ответить, и Анастасия обрушилась на меня.
– А ты? Почему ты ни разу не позвонила и не прислала хотя бы школьный рисунок или что-то в этом Аухе?
– Ана! – взмолился отец.
Его мольбы никого не интересовали – ни Анастасию, ни меня. Я должна была ответить сама. Меня достало, что Анастасия продолжает расковыривать рану, которая и так невыносимо болит. Я села настолько прямо, насколько смогла, расправила плечи и посмотрела ей прямо в глаза.
– Я отправляла и рисунки, и открытки, и письма, говорила, что люблю его, и годами умоляла навестить меня. А он так ни разу не ответил и не позвонил. В первые пару лет мне еще изредка приходили открытки на день рождения или Рождество, но через некоторое время и они исчезли, и я перестала писать. Знаешь ли, у любой девочки рано или поздно проснется гордость, если ее все время отвергать.
