Однако воцарившееся молчание не тяготило их. Ванда воспользовалась минуткой, чтобы краем глаза разглядеть Йоханну. Все три сестры были поразительно похожи. У всех были пропорциональные черты лица, большие темные глаза, в которые можно смотреть бесконечно, – они не выдадут ничего. Кроме того, тетка выглядела удивительно молодо, и это несмотря на строгий деловой костюм. На фотографиях она казалась Ванде намного старше (Йоханна напоминала непреклонную школьную учительницу). Каким обманчивым может быть впечатление! Мать использовала косметику, чтобы добиться фарфорового оттенка кожи лица, а вот Йоханна, казалось, не пользовалась ею вообще. Либо она считала, что ей это ни к чему, либо… считала это женской чепухой. Ванда непроизвольно принялась слизывать с губ помаду.
– И что? Ты уже решила, как будешь проводить время в Тюрингии? – снова подала голос Йоханна. – До конца года у нас в мастерской работа будет кипеть, но потом, конечно, найдется время для нескольких экскурсий, если погода позволит. Если у тебя есть какие-то особые желания, непременно поделись ими со мной.
– Я ни в коем случае не хочу, чтобы вы из-за меня испытывали какие-то неудобства, совсем наоборот, – уверенно ответила Ванда. – Я просто хотела бы… пожить с вами. Делать то, что и вы. Знаешь, Мария столько всего рассказала про вашу мастерскую…
Ей вдруг стало тяжело описывать словами свою тоску.
– И, разумеется, ты хотела бы познакомиться с кое-каким человеком… – многозначительно подняла брови Йоханна.
– Конечно, – энергично ответила Ванда.
Она не думала, что тетка перейдет к этой теме так быстро.
– Я… а мой… мой отец уже знает, что я приехала? – Она произносила эти слова и сердилась на свое сердце, которое так колотилось.
– Понятия не имею. Наверное, да. В Лауше все друг о друге знают. Вероятно, кто-нибудь уже рассказал ему о твоем приезде, но не один из нас, разумеется.
Йоханна оценивающе взглянула на племянницу, словно соображая, что ей стоит рассказывать, а что нет.
– Мы с Хаймерами почти не имеем дела, у каждого своя дорога. Прежде всего это связано с тем, что мы производим елочные украшения, а они – стекло для бытовых нужд. Просто нет точек соприкосновения, понимаешь?
Ванда кивнула, хотя от Марии она узнала, что это лишь часть правды. После того как Рут уехала, между семьями воцарилось особое… отвращение.
– Должно быть, ты была шокирована, узнав о Томасе, да? – осторожно спросила Йоханна.
Ванда снова кивнула. В горле застрял и неприятно давил большой ком.
– Ты думаешь, он… – осеклась девушка.
Что же она хотела сказать?
Думаешь, он встретил бы меня на вокзале? После всего, что Мария рассказала ей о настоящем отце, едва ли можно было ожидать от него такого.
Или: думаешь, он меня навестит? Придет к ее родственникам, с которыми его семья враждует уже много лет? Никогда и ни за что.
Удивительно, но Йоханна не стала придираться к словам и сказала то же самое, что и Мария несколько недель назад на крыше многоэтажного дома:
– Томас Хаймер – неплохой человек. Но не ожидай от него слишком многого. Он непрост, таким был всегда и с годами не изменился. Дома он не получил много любви, ему с братьями пришлось вкалывать с самого детства. Как у них дела, скучают ли они по матери – у них никто не спрашивал. Колбасок на добавку у Хаймеров не бывало как в прямом, так и в переносном смысле. А наш отец баловал нас! «Жизнь – крепкая штука, и самому нужно быть крепким» – наверное, Хаймеры всегда следовали этому неписаному правилу. Эта бессердечность и черствость… От них пострадала и твоя мать. Но откуда это было знать Томасу? От отца?! Никто ведь не может влезть в шкуру другого человека, правда?
Йоханна впервые высказала подобные мысли и сама себе удивилась.
– Звучит так, словно ты хочешь его защитить, – сказала Ванда.
Хотя Йоханна не имела в виду ничего плохого, от этих слов в животе у девушки распространилось неприятное чувство. Даже злость, с которой мать говорила о Томасе Хаймере, переносилась легче.
Йоханна пожала плечами.
– Сейчас, когда ты сказала об этом… Может, это и так. Понимаешь, сегодня я смотрю на вещи несколько иначе, чем прежде. В юности я посмеивалась над Томасом и даже презирала его за неотесанность, за то, что отец держит его в ежовых рукавицах. У нас, в Лауше, считается обычным делом, когда сыновья стеклодувов когда-нибудь начинают заниматься собственным производством. Но только Хаймеров это не касалось. Сегодня мне даже жаль Томаса. Если всю жизнь довольствуешься лишь тем, что тебе под ноги бросает жизнь, как достичь при этом чего-то большего?
Ванда нахмурилась. Что этим хотела сказать Йоханна?
Когда поезд остановился, было почти восемь вечера. Йоханна решила подождать и не выходить из вагона, пока толпа в проходе не рассосется: у Ванды был большой багаж. Она знала почти каждого человека, который проходил мимо них, временами она переговаривалась с людьми. Ванда удивленно разглядывала десятки женщин с громадными корзинами на спинах, которые шли в слабо освещенное здание вокзала, а потом исчезали в ночном тумане.
Когда наконец подошел их черед выйти из вагона, Ванде пришлось крепко схватиться за металлический поручень, чтобы спуститься по двум ступеням, – от волнения у нее дрожали ноги. Она приехала в Лаушу. Прибыла в место, о котором мечтала.
– Смотри, а то еще ударишься головой! – крикнула снаружи Йоханна, и в тот же миг Ванда врезалась лбом в дверной косяк. Она некоторое время стояла в остолбенении, пока Йоханна объясняла мужчине, который собирался отвезти их с вокзала домой, где забрать багаж племянницы. Два чемодана Ванды стояли рядом, у лестничной площадки, остальное нужно было отправить по темноте на склад. На следующее утро Ванде нужно было выбрать, что ей больше всего необходимо. Йоханна подумала, что наверняка вся одежда племянницы не поместится в выделенный ей шкаф.
Глаза Ванды постепенно привыкли к сумеречному освещению на лестничной клетке. На входе лежала красная дорожка со следами от грязных ног.
Так вот он какой, родительский дом матери!
В нос ударил запах жареного лука и жира, отчего сразу начался насморк. Неужели такое возможно, чтобы в доме было холоднее, чем на улице?
– …а это Анна, твоя кузина.
Ванда только что высвободилась из медвежьих объятий дяди и пожала руку двоюродной сестре, которую та ей протянула. Рука оказалась не очень теплой, но рукопожатие было довольно крепким. В какой-то момент Ванде показалось, что сестра ее так же неловко обнимет, как и брат Йоханнес, но они лишь потрясли друг другу руки.
– Значит, ты тот самый знаменитый стеклодув, который ночами сидит с трубкой у печи! Я столько о тебе слышала. Знаешь, Мария так восторженно рассказывала о твоем мастерстве!
Ванда старалась сохранить в голосе теплоту. Но что-то щекотало у нее в носу, и дышалось с трудом. Неужели это простуда, а может, просто незнакомые запахи мастерской? Мария говорила о химикатах, которые добавляют в краски для росписи стеклянных изделий. Но не упоминала, что эти жидкости разят тухлыми яйцами…
