Прежняя китайская модель роста, для которой было характерно хищническое отношение к природе, сегодня зашла в экологический и политический тупик. Современные кризисные события являются симптомом перехода к новой модели, основанной на инновациях и качестве. Если до сих пор экономический подъем в Китае почти целиком объяснялся высокой долей экспортной продукции, то в будущем ведущую роль для экономики страны будет играть внутренний спрос. В любом случае приказам извне Китай подчиняться уже не желает. Но при этом он готов учиться, и у него немалые амбиции. И Запад должен сделать все, чтобы поддержать Поднебесную на этом сложном пути перехода от «черной» супердержавы к «зеленой». Ибо огромный экологический след, оставляемый этим геополитическим гигантом, повышает заинтересованность мира в том, чтобы Китай не повторял ошибки старых индустриальных стран, а как можно скорее перескочил в постископаемое будущее.
Глобализация
При этом Китай лишь лидер экономического развития южных континентов. Под воздействием глобализации, получившей новый толчок после краха «мировой социалистической системы» в начале 1990-х гг., страны бывшего третьего мира быстро догоняют старые промышленные державы. Глобализация дает возможность быстро перенять современные передовые технологии и управленческие методы, минуя окольные пути. Мультинациональные концерны не просто размещают филиалы на всех широтах, они интернационализируют и собственные конструкторские бюро. Открытые рынки капитала способствуют тесному взаимодействию старых и новых экономик. Нерв глобального разделения труда проходит через интернет-коммуникации и всемирные логистические системы. Китай превращается из мировой рабочей артели в страну хай-тека. Сегодня в стране больше дипломированных инженеров, чем в США. На Ганноверской ярмарке 2012 г. Китай развернул 500 из 5000 представленных стендов. А к 2020 г. страна намерена стать самым развитым инновационным центром планеты. Цель амбициозная и вполне достижимая. Яркий пример тому — Южная Корея, которая за 40 лет из аграрной страны превратилась в центр высоких технологий. Индия возглавила индустрию программного обеспечения и интернет-услуг. Бразилия потихоньку вливается в ряды энергетических супердержав, планируя к тому же самостоятельно перерабатывать свои богатые сырьевые ресурсы. В 2010 г. по доходу на душу населения Бразилия уже опередила Россию; половину населения можно причислить к среднему классу с годовым доходом более 5000 долларов.
Оборотная сторона этой тенденции — утрата технологической монополии старыми промышленными странами. Американский гуру менеджмента Виджей Говиндараджан называет это «перевернутыми инновациями»: все больше новых товаров и видов услуг появляется в поднимающихся странах Юга и оттуда распространяется по земному шару. Высококачественные товары тоже перестали быть прерогативой Севера. Автомобили, станки, химикаты, компьютеры, мобильные телефоны, бытовая техника, программное обеспечение, солнечные батареи, ветротурбины производят сегодня практически во всем мире. При этом пороговые страны все активнее конкурируют на экспортных рынках с Западом. В 2011 г. Китай экспортировал уже 850 000 автомобилей (это вдвое больше, чем в 2010 г.), прежде всего в другие пороговые страны. Многие ли из нас знают о том, что и производство активных фармацевтических веществ тоже перекочевало в Азию? «Мировая аптека» сегодня уже не Германия, а Китай и Индия
[36]. США покупают в этих странах почти 80 % активных веществ, Европа — 45–70 %. Пока главным преимуществом китайских товаров остается низкая цена, но производители упорно работают над улучшением качества и дизайна.
Пожалуй, нагляднее всего изменения в системе международного распределения труда в Великобритании, на родине индустриализации. От некогда процветающего производства текстиля и стали, поездов, судов и автомобилей остались одни крохи. Еще в 1950-е гг. на Англию приходилась четверть всего промышленного экспорта. Сегодня этот показатель опустился ниже планки 3 %. На перерабатывающие отрасли в Великобритании приходится всего 10 % (в Германии это 23 % — немецкая промышленность сумела закрепиться на мировом рынке как поставщик высококачественных товаров). Вместе с промышленностью пострадал и британский рабочий класс, имеющий богатую историю, утратили былую силу профсоюзы. Если в 1952 г. в промышленности было занято 8,7 млн человек, то спустя 60 лет их число снизилось до 2,5 млн. Параллельно увеличилась и дифференциация доходов. До того как в Лондонском Сити, крупнейшем финансовом центре мира, лопнул большой финансовый пузырь, непрерывно росли бонусные выплаты топ-менеджерам, а вместе с этим увеличивалась и численность работающих бедных. В Европе росла пропасть между глобализированной элитой и проигравшими в мировой конкуренции регионами. В новом космополитическом мире экономики в выигрыше остается мобильный профессионал, владеющий несколькими языками. Одной физической силы для новой реальности становится недостаточно. Непостоянные заработки, позволяющие лишь удержаться на плаву, безработица, необеспеченная старость — вот оборотная сторона глобализированной экономики, где требуются прежде всего знания и существует переизбыток рабочих рук.
Неудивительно, что широкие массы населения либо опасаются глобализации, либо отвергают ее. В первом туре президентских выборов во Франции весной 2012 г. блок крайне правых и левых антиглобалистских партий получил 30 % голосов. Да и главные конкуренты, Франсуа Олланд и Николя Саркози, наперегонки выдвигали протекционистские лозунги и раздавали обещания оградить Францию от холодных ветров глобальной конкуренции. При этом именно Франция сегодня наглядно демонстрирует пагубность политики экономического этатизма. Государственное участие в ключевых отраслях промышленности и канитель с договорами и дотациями скорее подвели французскую индустрию к проигрышу в глобальном соревновании, нежели предотвратили его. Доля французского государства в экономике достигла британского уровня. Это должно заставить задуматься тех, кто хочет обнести Европу забором в стремлении оградить нашу промышленность от международной конкуренции. Возврат к протекционистской политике нежелателен и с политической точки зрения. Глобальные производственные и товарообменные сети не просто устанавливают экономические связи, они непрерывно расширяют обмен между государствами и народами мира; это фундамент, на котором действительно может быть создано мировое сообщество. Впервые в истории на международном уровне взаимодействуют не только дипломаты и малочисленная элита. Космополитизм стал не просто красивой идеей, а живой реальностью для учащихся и ученых, предпринимателей и инженеров, управленцев и представителей творческих профессий. Политическая и культурная глобализация неотделима от экономической, без которой не создать реальные «объединенные нации».
Еще одним позитивным следствием всемирной экономической интеграции стала глобализация норм и стандартов. Этот касается как норм трудового законодательства, таких как запрет на детский труд, право на создание профсоюзов, норм охраны труда и здоровья граждан, так и повышения экологических стандартов. Зачастую они просто игнорируется, но, какими бы тяжелыми ни были условия труда во многих азиатских странах, так называемых «парилках» (sweatshops), где производится огромная часть товаров народного потребления для мирового рынка, существуют не только среднестатистические мировые стандарты охраны труда и окружающей среды, но и мировая общественность, которая бьет тревогу, как только нарушения становятся достоянием гласности. Европейским и американским концернам приходится соблюдать осторожность, чтобы из-за возмутительных условий труда у поставщиков не покрыть себя позором. Репутационные потери тут же сказываются на обороте и прибыли. Кроме того, чувствительно бьет по карману и каждый сбой в общемировой цепи поставок и производства. Поэтому во всех филиалах таких компаний, как Bayer или BASF, приняты одинаковые нормы охраны окружающей среды и труда. Открывая фабрики в развивающихся странах, производители отказываются от экодемпинга. Интернационализация ведет к постепенному «апгрейду» условий труда и охраны окружающей среды.
