Время шло. В начале апреля схватили Уайетта, пытавшегося бежать из Англии на одном из торговых кораблей.
— Ну вот, как я вам и обещал, — начал герцог очередную беседу с Елизаветой, — Томас Уайетт схвачен и уже находится в Тауэре. Скоро он даст свои показания. Вы облегчите душу, если признаетесь первая.
— Я вам говорила и повторяю ещё раз: мне признаваться не в чем, — Елизавета была бледна и выглядела уставшей, но дух её не был сломлен, а нежелание давать показания против самой себя только росло с каждым днём.
«Раз меня не пытают и не казнят, а держат здесь, продолжая попытки выбить из меня признание, значит, Мария, как и прежде, не уверена в том, что со мной делать», — размышляла Елизавета. Целыми днями она читала молитвы, не имея возможности разговаривать с кем-либо. Ей не разрешили взять с собой книги, но она помнила многое наизусть, поэтому кроме молитв, Елизавета цитировала изречения древних философов, по привычке переводя их с одного языка на другой.
Через несколько дней после того как схватили Уайетта, Елизавету вывели во двор Тауэра, где всё было подготовлено к казни. Она посмотрела по сторонам: в другом конце двора сидела сестра и члены Тайного совета. Вокруг — публика, пришедшая поглазеть на то, как осуждённому будут отрубать голову. Елизавета занервничала: спектакль явно предназначался для неё, и не исключено даже, что она станет его непосредственной участницей.
— Мария не посмеет казнить меня просто так, без всяких оснований, — убеждала себя Елизавета, — значит, она ждёт чьих-то признаний, которые будут сделаны прямо здесь, перед всей этой толпой.
Во двор вывели Уайетта. Никто и не сомневался, что его пытали. Каждый раз, когда узник представал перед взором людей, они внутренне вздрагивали. Кровь, запёкшаяся в спутанных волосах, измученное, осунувшееся лицо, еле двигающиеся ноги, закованные в цепи, вывихнутые суставы — порой казалось, что человек не способен вынести таких мук и должен умереть, не дойдя до места казни. И крики, оглашавшие Тауэр, были то ли криками тех, кого пытали сейчас, то ли тех, кто умер, навеки оставшись невидимыми тенями, живущими в страшной башне...
Уайетту дали последнее слово. Мария напряглась. Она толком не понимала, хочет ли услышать то, что сейчас должен произнести этот человек. Королева видела свою сестру, стоявшую с гордо поднятой головой, и боялась встретиться с ней взглядом. Марию заверили, что Уайетт прилюдно подтвердит причастность Елизаветы к заговору. Дело будет сделано. Её признают виновной и казнят. Единственная реальная угроза трону будет устранена...
— Я признаю свою вину, — с трудом начал говорить едва стоящий на ногах Томас Уайетт, — в попытке свергнуть с престола законную королеву Англии и в организации мятежа, направленного против неё. Я раскаиваюсь и прошу её величество простить меня в совершенном злодеянии, — вокруг стояла тишина. От него ждали продолжения, — я клянусь, что её высочество принцесса Елизавета не причастна к заговору, никогда его не поддерживала и не принимала в нём никакого участия, — толпа выдохнула, а страже дали еле заметный сигнал. Осуждённого толкнули к помосту.
Мария не стала ждать окончания казни. Она встала и направилась к выходу. Возвратившись во дворец, королева объявила:
— Елизавета остаётся в Тауэре. Пока её имя используется моими врагами, пребывание принцессы на свободе представляет угрозу для престола. Мы не имеем права так рисковать. Казнить её не за что, но и освобождать рано.
Тем не менее условия содержания в Тауэре Елизавете улучшили. Теперь она могла общаться со своими приближёнными, читать и чаще выходить на прогулки. Они с Робертом иногда умудрялись незаметно улыбаться друг другу при встречах во дворе, которые, впрочем, происходили не так часто, как им хотелось бы...
* * *
Пребывание в Тауэре, как и в любой другой тюрьме, предоставляет массу возможностей для размышлений. Фредерико рад был бы думать меньше, но по большому счёту заняться было ему, кроме этого, нечем. Вначале, Елизавете не разрешали ни с кем общаться. Фредерико почти всё время сидел в своей комнате. Его персона особенно никого не интересовала. На тех допросах, которые с ним провели, он настойчиво повторял, что писем от принцессы участникам мятежа не отвозил, как и вообще никаких других писем. Но, по правде говоря, Фредерико даже предположить не мог, как поведёт себя, если его начнут пытать. Выдержит ли? Или, как большинство, скажет всё, что от него ни потребуют?
В подобных размышлениях Фредерико и проводил время. Когда Уайетт перед смертью защитил принцессу и не стал давать против неё ложные показания, напряжение спало. Елизавета и её небольшой двор остались в Тауэре, но им позволили общаться, переселив в другие, более удобные помещения.
— Хорошо устроена эта темница, — рассуждал Фредерико, расхаживая по маленькой комнатушке, которую ему выделили. — Тут тебе и ужасные каморки с низким потолком, сырым полом и крысами. Комнаты чуть побольше, такие же мрачные и холодные, но зато с окошком и прекрасным видом на Темзу, — он хмыкнул и продолжил говорить вслух, — есть и обустроенные для принцесс прекрасные залы с большими окнами. Там тоже холодно. Вот это хуже всего. Холод. На улице весна, а здесь всегда вечная зима.
Но размышления Фредерико касались, конечно же, не только условий его проживания в Тауэре. Он в основном думал о сыне. Неожиданно он понял, что жизнь его зависит от многих обстоятельств. И не один граф может повлиять на её исход. Будучи приближённым её высочества, он подвергался той же опасности, что и она.
— Это честь для меня — делить судьбу английской принцессы, но стоит подумать о своём будущем. Когда мы окажемся на свободе? Неизвестно. Отсюда посылать письма бесполезно. Их вскроют, прочтут и выкинут. А то и вовсе подумают, что это зашифрованный призыв к мятежу, — Фредерико хмыкнул. — Пока я могу написать письмо. Перо и бумагу нам дают. Я чаще письма перевозил, а не писал. Получится не сразу. Напишу сыну, кто его отец. Те, кто взял мальчика на воспитание, надеюсь, когда-нибудь скажут ему правду и покажут письмо. В нём я расскажу о себе, о Матильде, о нашей любви друг к другу, о графе... В общем расскажу всё, что случилось за эти годы. Надеюсь, мы всё-таки выйдем из Тауэра. Тогда я отправлю письмо в Испанию, — Фредерико задумался. — Нет, отправлять не буду. Я отвезу его сам. Уж собственное-то письмо не годится отправлять с чужим человеком. Заодно посмотрю на сына. Хотя бы издалека.
Приближалось лето, а с ним в Англию ждали жениха королевы. Вот уж про кого Елизавета и Фредерико думали в последнюю очередь. А зря...
ГЛАВА 3. ЛЕТО, 1554 ГОД
Испанский принц прибыл в Англию со всей помпой, на которую был способен. А способен он был на многое. Не без помощи любимого и уважаемого отца, настоявшего на браке с англичанкой, даже на портрете не внушавшей к себе сильных чувств. Мария была стара и некрасива, приходилась ему тётушкой, но что ни сделаешь ради усиления испанского престола. Филипп видел портрет младшей сестры своей невесты, проникся к девушке безусловной симпатией, но жениться на ней, к сожалению, никто не просил...
