– Ладно. И ты обещай!
– Обещаю. Отныне любое умалчивание считается признаком нелюбви!
И Полли ответила, подражая бабушке:
– Совершенно с тобой согласна, дорогая.
* * *
Дохромав на костылях в уборную и обратно, Арчи почувствовал, что окончательно выбился из сил. Помимо бурных эмоций, несколько часов беспрерывного перевода в обществе целой кучи народа – хоть и ставших ему теперь близкими – совершенно вымотали его. А тут еще новости о японцах… Война распространяется все шире, британцам придется нелегко – на земле, в воде и даже в воздухе их численность неуклонно сокращается…
Дружище Руп! Дай Бог, чтобы с тобой было все в порядке, где бы ты ни находился, думал он, осторожно укладываясь в постель. Повезло, что он хорошо владеет французским – на его месте никто другой не смог бы продержаться так долго. За столом он позволил себе заразиться оптимизмом семьи, однако сейчас, оставшись наедине с самим собой, слегка протрезвел и воспринимал шансы Руперта весьма критично. К тому же Пипетт поведал ему гораздо больше, чем остальным. Наверное, Руперту было очень одиноко там, на поле. Пипетт рассказывал, что они почти сразу заключили пакт: не разыгрывать из себя трех мушкетеров с их благородными девизами «один за всех и все за одного». Пипетт, как профессиональный военный, был настроен серьезно: его задача – выбраться из оккупации, чтобы воевать с немцами в Англии. Руперт – хоть и доброволец – чувствовал то же самое, поэтому когда дело дошло до серьезного выбора, никто особенно не колебался.
За столом Рейчел оказалась рядом с ним. Когда провозглашали тосты – за Руперта, за Пипетта, и его ответный: «За семью!» – все повернулись друг к другу, чокаясь. Он коснулся ее бокала и прошептал едва слышно на фоне общего веселья: «За тебя, милая Рейчел, – и за Сид». Ее глаза на мгновение расширились от изумления, затем смягчились; она улыбнулась чуть нервно и ответила: «Благослови тебя Бог, Арчи». Вот так – очень мягко и безболезненно – закончилась эта история любви.
Любовь… Почему-то перед мысленным взором предстала Клэри. Какое у нее необычное лицо – настоящее зеркало души, сколько в нем отражается эмоций! Он снова проиграл в памяти момент, когда остановил Пипетта на полуслове: вот она опустила голову, цепляясь за бумажку как за спасительный якорь, а затем взглянула на него, и в ее глазах он прочел воскрешение той веры, что опиралась на неугасимую, безусловную любовь. Внезапно он почувствовал себя таким ничтожным, неопытным, несерьезным… Вот она знает, что такое любовь, думал он, больше, чем кто-либо другой. И в нем – помимо уважения и приязни – вдруг шевельнулась ревность – к Руперту, ее отцу, и к любому неизвестному, кто в будущем мог стать объектом ее привязанности…
