— Агги, зачем ты ему рассказала?
— Потому что я знала, что все кончено.
— Что кончено? Как ты можешь так думать? Я же пообещал тебе вчера днем…
— Но ты не сказал ей!
— Я расскажу ей!
— Но не рассказал!
— Черт, Агги…
— Тебе безразлично, что я пыталась наложить на себя руки?
— Ради бога, ты же знаешь, что не безразлично!
— Я слушала радио.
— Что?
— В это время передавали фортепианный квартет Стравинского. У них по понедельникам камерная музыка. Он был внизу, смотрел телевизор. Я читала, слушала музыку и внезапно я поняла, что ты никогда этого не сделаешь. И пошла… Я встала с кровати и направилась в ванную. На мне был пеньюар, который ты подарил мне на прошлое Рождество, а я сказала, что его мне прислала из Кембриджа мама — такой голубой, с кружевами. У меня остались таблетки с тех времен, когда Джулия болела коклюшем, и я не могла уснуть по ночам. Я взяла их с собой в постель, проглотила без воды — просто закидывала в горло до тех пор, пока… — Она вновь зарыдала. — Понимаешь, Мэттью, все это кажется бессмысленным. Моя жизнь без тебя не имеет смысла.
— Что нам теперь делать?
— Неизвестно, Мэттью. Действительно, что?
— Не знаю.
— А когда ты будешь знать?
— Мне нужно время, чтобы…
— У меня нет времени, — заявила Агги и повесила трубку.
Раздался глухой щелчок, и за ним последовала тишина. Я нажал кнопку, дождался гудка и перезвонил ей. Гудки все звучали. Я ждал. Внезапно, испугался, что оставшиеся таблетки…
— Алло!
— Агги, пожалуйста, не вешай трубку.
— Мэттью, чего ты хочешь?
— Когда мы можем встретиться?
— А зачем нам встречаться?
— Нам нужно поговорить.
— Разве?
— Ты знаешь, что это так.
— Сомневаюсь.
— Агги, ради всего святого…
— Определись, — сказала она. — Когда определишься, тогда и звони.
— Агги, не вешай трубку!
— Именно это я и собираюсь сделать.
— Агги…
В трубке раздались короткие гудки.
Я положил трубку и сел, держа руку на телефоне, гипнотизируя его взглядом, размышляя, сколько минут, сколько часов мы с Агги украли за прошедший год, разговаривая по телефону. Тайные звонки из офиса, звонки из телефонных будок, по всему городу, — каково было бы нам без этих звонков? «Позвони, когда определишься». Я снова поднял трубку, но положил ее обратно. Потом поднялся из-за стола и принялся мерять шагами офис.
Этим утром мне обязательно надо было выполнить несколько дел. Майкл, я должен увидеться с Майклом. Мне хотелось поговорить с ним о письме, которое он написал сестре, да, именно, и о том, что он позвонил своей матери. Майкл заявил ей, что не станет выступать посредником с ее стороны. В сущности, «пошла ты к черту, мама, я не собираюсь больше ходить к папе и обсуждать с ним проклятые алименты». Он пишет «папа», а не «отец». Джоанна называла меня «папа» или «папочка», а как Карин звала своего отца? Правильно, «папа». Факт номер один: у папы есть другая женщина. А звонить ему она не стала, ну уж нет! Приберегла все эти заботливые звонки для мамы, а на папу, у которого другая женщина, чихать хотела. Позвонила маме в субботу утром и собиралась непременно позвонить ей на следующее утро, поскольку самолет… «Я попыталась связаться с ней в последний вечер, из Нью-Йорка, но ее не было дома».
Карин говорила про утро воскресенья. Вечер воскресенья — время, когда Морин и две маленькие девочки были заколоты насмерть. Вечер воскресенья — время, когда Бетти Парчейз, по ее словам, сидела дома и смотрела телевизор.
«Я попыталась связаться с ней в последний вечер, из Нью-Йорка, но ее не было дома».
Внезапно я кое-что понял.
В конце концов она открыла мне дверь в накинутом поверх ночной рубашки халате. Минут пять я жал на кнопку звонка, потом еще пять минут барабанил в дверь, и вот теперь она открыла ее и вглядывалась в меня, моргая от солнечного света. Без косметики, лицо опухшее ото сна.
— Простите, что побеспокоил вас, — сказал я, — но мне необходимо задать вам несколько вопросов.
— Который сейчас час?
— Половина десятого.
— Приходите позднее, — сказала она и стала закрывать дверь.
— Нет, Бетти! Сейчас.
Она с досадой вздохнула, развернулась и ушла в дом. Я последовал за ней в гостиную, обставленную в современном стиле — холодные голубые и белые тона, абстрактная живопись над камином, — углы и разрезы в красных и оранжевых тонах. В другом конце комнаты располагались две закрытые двери. За раздвижными стеклянными дверьми напротив камина была терраса, за ней шумел океан.
— Бетти, — произнес я, — где вы находились в воскресенье ночью?
— Здесь.
— Нет!
— Я была здесь, — равнодушно промолвила она. — Всю ночь смотрела телевизор.
— Всю ночь?
— Да.
— Нет, — возразил я.
— В чем дело, Мэтт? Я уже рассказала полиции, где…
— Вы не были здесь, Бетти. Ваша дочь пыталась дозвониться до вас из Нью-Йорка и не смогла. Где вы находились?
— Если у полиции есть…
— К черту полицию! Ваш сын сидит в тюрьме, он признался в убийстве, и я хочу знать, где вы были в воскресенье ночью. Это вы позвонили Майклу в док?
— Нет. Какой звонок? О чем вы?
— Разве вы не просили его о встрече в доме Джейми? Вы были в его доме в воскресенье, Бетти?
— Я была здесь, — ответила она. Ее губы задрожали, руки сжались в кулаки. — Здесь.
— Ну хорошо, — кивнул я. — Я сообщу Эренбергу, что вы солгали ему. Расскажу, как ваша дочь пыталась дозвониться до вас в воскресенье ночью и не смогла. Попрошу его выяснить где, черт возьми, вы находились, потому что, возможно, вы были на Сабал-Шорз, где убили…
— Она была со мной.
Я резко повернулся. Одна из дверей в противоположном конце комнаты была открыта. Стоявшей на пороге женщине было лет сорок. Высокая, широкоплечая, рыжеволосая, с веснушками. Руки ее были сложены на мощной груди, из-под коротенького халата виднелись полные ноги.
Бетти встала и протянула руку, словно пытаясь затолкать женщину обратно за дверь.
— Джеки, прошу тебя! — воскликнула она.
— Да иди ты, — усмехнулась та. — Он же пытается повесить на тебя эти гребаные убийства.
— Пожалуйста, — промолвила Бетти.
— Она была со мной, мистер. Подцепила меня в баре, а потом мы отправились ко мне. Вот где она была в воскресенье ночью.
