Джейми рассказывал мне об их первых годах совместной жизни, о фригидности Бетти. Я вспомнил, что еще вчера в разговоре со мной Бетти сокрушалась о том, как трудно найти свободных мужчин в этом городе, полном разведенок и вдов. Говорила про защиту своего доброго имени, про то, как не хочет, чтобы шпионили за ее частной жизнью. И вдруг мне показалось вполне правдоподобным, что она солгала полиции про то, где находилась в ту воскресную ночь, не признавшись, что провела ее с женщиной, которую подцепила в баре.
— Ладно, — кивнул я. — Прошу меня извинить.
— Тогда пошел вон отсюда, — сказала Джеки.
Камера Майкла находилась в конце коридора. Было половина одиннадцатого утра, он позавтракал в семь и ждал, чтобы его перевезли в тюрьму через дорогу. Десятью минутами раньше я позвонил Эренбергу, и он велел мне приехать как можно скорее, если я хочу поговорить с Майклом до того, как его увезут. При виде меня Майкл не выказал особого энтузиазма.
— Приехала твоя сестра, — сообщил я. — Я разговаривал с ней вчера вечером.
— Хорошо, — ответил он.
— Она дала мне письмо, которое ты написал ей. Я собираюсь показать его полиции.
— Зачем она это сделала?
— Пытается помочь тебе.
— Она поможет мне, если не будет совать нос в это дело.
— Майкл, я должен задать тебе несколько вопросов.
— Не хочу я отвечать ни на какие вопросы. Почему вас вообще пустили ко мне? Неужели у меня нет никакого права определять, кто…
— В письме ты…
— Господи!
— Твое письмо не создает о тебе впечатления человека, который задумывается об убийстве. Ты даже напомнил своей…
— Плевать мне на то, как я выгляжу в этом письме.
— Ты даже напомнил сестре, что скоро день рождения Морин. Попросил прислать ей открытку, помнишь?
— Да, помню.
— Если бы ты собирался убить Морин…
— Я ничего не планировал!
— Значит, ты действовал стихийно, под влиянием момента?
— Да, именно так. Я уже говорил вам. Почему бы вам не пойти послушать запись? Там все сказано, чего вам еще нужно, черт вас дери?
— И все-таки?
— Не знаю.
— Расскажи, что говорила тебе Морин по телефону.
— Я уже рассказал вам об этом. Она сказала, что напугана и хочет, чтобы я пришел в дом.
— Чего боялась Морин?
— Она не объяснила.
— Просто сказала, что боится?
— Да.
— Но не сказала, чего именно?
— Мол, не знает, что делать.
— Делать с чем? Майкл, ты только повторяешь…
— Она так сказала, черт возьми!
— Она сказала, что не знает, что делать.
— Да.
— А ты не спросил ее, в чем дело. Человек говорит: «Я не знаю, что делать»…
— Да, я не спрашивал ее.
— Тебе совсем не было любопытно?
— Нет.
— Но ты пошел к ней домой?
— Вы знаете, что пошел.
— Почему?
— Потому что она была напугана.
— И не знала, что делать?
— Правильно.
— Но она так и не пояснила, чего боится или что…
— Послушайте, вам не удастся подловить меня, — вдруг сказал он.
— Подловить?
— Вы слышали.
— Для чего?
— Да так.
— Никто тебя не пытается подловить, Майкл.
— Хорошо.
— Поверь мне.
— Чудесно, тогда почему бы вам не отправиться домой? Я больше не хочу говорить о Морин.
— Почему ты попросил сестру послать ей открытку?
— Я уже сказал вам, что не хочу…
— А ты тоже собирался послать ей открытку?
— Нет, я собирался купить ей что-нибудь.
— Что?
— Какая разница? Она умерла.
— Майкл… Когда в ту ночь ты пришел к ней, о чем ты разговаривал?
— Не помню.
— Вы прошли в кухню, сели за стол?
— Да.
— О чем ты разговаривал?
— Не знаю.
— Ты говорил о том, что собираешься продолжить учебу?
— Да, верно, об этом. А еще про алименты, про то, что папа перестал платить их.
У него была какая-то особая манера ухватываться за чужие предположения и превращать их в свои ответы. За секунду до того Майкл не мог вспомнить, о чем они с Морин разговаривали, однако теперь, когда я предположил возможную тему беседы, он сразу ухватился за нее. Задай я подобный вопрос одному из моих клиентов в суде, адвокат противоположной стороны немедленно вскочил бы с места и закричал, что я подсказываю свидетелю. Я решил, что с ним надо вести себя осторожнее.
— Майкл, до которого часу вы разговаривали?
— До. Допоздна. Я не ношу часов.
— Тогда откуда ты знаешь, что было уже поздно?
— Ну… Морин сказала, что уже поздно.
— А потом что?
— Не знаю.
— Когда ты потянулся за ножом?
— Не помню. Я же говорил вам, что не помню.
— Майкл, во время беседы с Морин в какой-то момент ты встал из-за стола и взял нож. Об этом ты сообщил Эренбергу. Я хочу знать почему. Что такого Морин могла сказать, чтобы спровоцировать тебя…
— Ничего. Отстаньте от меня! Ничего она не говорила.
— Ты просто взял нож?
— Да.
— Вот просто так, ни с того ни с сего.
— Не помню.
— Ты только сообщил мне, что Морин сказала, что уже поздно.
— Она сказала, что идет спать, потому что уже поздно.
— Она сказала именно это? Ты не мог бы припомнить точнее?
— Она сказала, что… что у нее завтра день забит под завязку, уже поздно и она собирается ложиться спать.
— Звучит, будто…
— Она так сказала.
«Он же был у меня дома во вторник на прошлой неделе. Они с Морин просидели полночи за кухонным столом, беседовали. Это был разговор по душам. О том, что я перестал платить алименты, о его возможном возвращении к учебе — да они бы еще сто лет проговорили, если бы я не сказал, что мне пора спать, поскольку завтра у меня день забит под завязку…»
— Похоже, твой отец так сказал.
— Отца там не было.
— Не в воскресенье, Майкл, а во вторник, когда вы с Морин проговорили в кухне несколько часов.
