— Проверьте.
— Обязательно. А тем временем, Пит…
— Дай отгадаю. Конфету точно не хочешь? — сказал Бернс, беря еще одну из коробки.
— Спасибо, — сказал Карелла, мотая головой.
— А тем временем, — сказал Бернс, — я попытаюсь угадать, чего ты от меня хочешь.
— Третьего в команду, — сказал Карелла.
— Кого приглядел?
— Берта Клинга.
— У Берта и своей головной боли хватает.
— Что ты имеешь в виду?
— Прошлой ночью ему досталось убийство.
— Ну… ладно тогда, — сказал Карелла. — А кого ты можешь нам выделить?
— А кто говорит, что я могу кого-нибудь выделить?
— Пит, об этой девушке пишут во всех газетах.
— И что?
— О ней будут писать все время, пока идет этот мюзикл, а он продержится долго.
— И что?
— Как скоро, по-твоему, шеф детективов возьмет трубку и споет тебе свою песенку? «Привет, Пит, я насчет танцовщицы из хитового мюзикла. Уже есть зацепки, Пит? Мне репортеры названивают, Пит. Чем там занимаются твои люди, кроме того, что сидят на задницах, пока на улицах стреляют?»
Бернс посмотрел на него.
— Да бог с ним, с шефом, — сказал он. — Шефу не нужно приходить сюда на работу каждый день, у него отличный угловой кабинет в штаб-квартире полиции. И если шеф решит, что мы плохо шевелимся по этому делу, тогда придется напомнить ему, что изначально это было даже и не наше дело. Девушку застрелили в Мидтаун-Ист, если ему так хочется знать, а не здесь, на территории восемьдесят седьмого. Наше — это убийство мелкого наркодилера, если ему так интересно, хотя я сомневаюсь, что его это волнует. А теперь, если ты намерен сделать запрос на основе чего-то более разумного, Стив, типа необходимости опросить сто четырнадцать человек… неужели все они работают над спектаклем?
— Да, все сто четырнадцать.
— Если хочешь прийти ко мне и сказать, что у тебя с Мейером уйдет неделя, десять дней, две недели, еще больше, на опрос ста четырнадцати человек, пока убийца бегает на свободе с револьвером в руке, если хочешь представить дело разумно и логично, а не шантажировать меня тем, что подумает шеф…
— Ладно, Пит, а если так? — сказал Карелла, улыбаясь. — У нас с Мейером уйдет дней десять на опрос всех этих людей, пока убийца бегает на свободе с револьвером в руке. Мы уложимся, может, и в пять дней, если попадем в яблочко раньше, так все, чего я прошу, — это еще одного человека в команду. Дай нам третьего, Пит, и отпусти с миром. Ладно? Кого можешь дать?
— Никого, — отрезал Бернс.
Она пыталась вспомнить, как давно это было. Годы и годы…
Не подумает ли он, что она слишком легкомысленна? Понравится ли ему то, что она сделала (ну, скоро сделает, если не передумает), или он сочтет ее взбалмошной? В конце концов, она давно уже не юная девушка, на которой он когда-то женился. Ну, а кто молодеет? Даже Джейн Фонда больше не юная девушка, которой она была много лет назад. Но разве Джейн Фонду это смущает? Возможно, и смущает.
Улица, по которой она шла, была запружена людьми, но Тедди не слышала обрывков разговоров, когда они проходили мимо. Их дыхание зависало маленькими облачками в морозном воздухе, и они казались словесными пузырями — как у персонажей комиксов, только пустые. Тедди обитала в странно тихом мире, опасном для нее, поскольку слух не обеспечивал ей своевременного предупреждения, и в то же время прекрасном, поскольку все, на что бы она ни смотрела, было лишено звука, который мог бы испортить красоту. Форма серо-голубого облака отработанных газов, вырывающегося в серебристый воздух из выхлопной трубы, приобретала таинственный вид, когда не сопровождалась тарахтением мотора. Полицейский на перекрестке, отточенными жестами направляющий потоки машин, становился акробатом, балетным танцором, умелым мимом, когда не были слышны его крики: «Проезжайте, проезжайте!» И все же…
Она никогда не слышала голоса мужа.
Никогда не слышала смеха своих детей.
Никогда не слышала зимнего звона автомобильных цепей на обледенелой дороге, какофонии большого города из отбойных молотков и клаксонов, крика уличных торговцев и проституток и плача младенцев. Когда она проходила сувенирный магазин, витрину которого наполнял недорогой нефрит, слоновая кость (нелегальный импорт), веера, куклы с восточными глазами (как у ее мужа), она не слышала доносившийся из магазина звук струнного инструмента, игравшего нежную и печальную китайскую мелодию, не слышала, как ноты зависали в воздухе, словно ледяные кристаллы.
Салон татуировок не имел вывески и был почти не заметен на узкой улочке китайского квартала. В последний раз, когда она здесь была, с двух сторон от него находились бар и прачечная самообслуживания. Теперь на месте бара был тотализатор, а на месте прачечной — салон предсказаний, в котором работал некто по имени Сестра Люси. Прогресс.
Проходя мимо салона Сестры Люси, Тедди заглянула в окно и увидела цыганку, сидящую перед большим френологическим плакатом на стене. Помимо плаката и женщины, помещение было пустым. Гадалка выглядела очень одинокой и слегка замерзшей, она куталась в шаль и смотрела прямо перед собой, на входную дверь. На секунду Тедди захотелось войти в эту пустую комнату и послушать предсказание. Как там было в анекдоте? Ее муж отлично запоминал анекдоты. Почему женщины их не запоминают? Или это сексистское замечание? Как же, черт, говорилось в том анекдоте? Что-то о цыганском ансамбле, скупающем пустые склады.
На стеклянной витрине тату-салона красовалось имя: Чарли Чен. Ниже, под именем, шли слова: «Экзотический восточный салон». Тедди поколебалась мгновение, затем открыла дверь. Над дверью, должно быть, висел колокольчик, и, наверное, он звякнул, оповещая мистера Чена, потому что он сразу появился из задней части магазина. Она сначала не узнала старика-китайца, который к ней вышел. В последний раз, когда она его видела, он был невысоким, тучным мужчиной с маленькими усиками на верхней губе. Он много смеялся, и от смеха его жирное тело мелко тряслось.
Тедди помнила, что у него были толстые пальцы, а на указательном пальце левой руки он носил кольцо с овальным нефритом.
— Да, леди? — сказал он.
Конечно, это был Чен. Усы исчезли, как и кольцо, а также и акры плоти, но это, конечно, был Чен, постаревший и усохший, с морщинами, и сейчас он озадаченно смотрел на нее, пытаясь вспомнить, кто она такая.
Тедди подумала, что тоже, наверное, изменилась, и внезапно почувствовала, что затея ее — глупость. Пожалуй, все-таки она старовата для таких вещей, как пояса и подвязки, чулки в сеточку и лаковые туфли на шпильке, корсеты и кружевные боди… Слишком поздно для Тедди, слишком поздно для глупых секси-штучек. Господи, неужели поздно?
Вчера она попросила Фанни позвонить сюда, чтобы узнать, будет ли салон открыт в воскресенье, и назначить ей время. Фанни оставила имя Тедди Карелла. Забыл ли Чен и ее имя?
