— Нет-нет. Что у тебя?
Мейер вышел из мужского туалета, застегивая молнию на брюках. Он прошел через ворота в перегородке и направился к вешалке. Шерстяная шапка, которую связала жена, лежала в правом кармане его пальто. Он подумал, не надеть ли. Затем все-таки взял с вешалки синюю шляпу, пристроил ее на лысую голову, накинул на себя пальто и пошел туда, где Карелла говорил по телефону.
— «Интересное»? — переспросил Карелла.
— Надо бы поговорить с телкой, которая жила с Лопесом, понимаешь, кого я имею в виду? — сказал Дэнни.
— Да, Квадрадо.
— Ага. Подольщусь, думаю, скажу, что хочу прикупить порошка, что-нибудь такое. Чтобы разговорить ее, понимаешь?
— Так что интересного ты нашел, Дэнни?
— Ну… может, ты уже знаешь, Стив, а может, и нет.
— Что, Дэнни? — сказал Карелла. Он посмотрел на Мейера и пожал плечами. Мейер тоже пожал.
— Ее порезали в лоскуты ночью прошлого воскресенья.
— Что?
— Ага. Умерла в больнице святого Иуды вчера утром около одиннадцати.
— Кто тебе это сказал?
— Ее соседка.
— Ты уверен?
— Я всегда проверяю информацию, Стив. Я позвонил в больницу, как только вышел из ее дома. Она умерла, это точно. Там все еще ждут кого-нибудь, кто заберет тело. У нее были родственники?
— Двоюродный брат, — пробормотал потрясенный Карелла.
— Да, — сказал Дэнни. — Стив, ты все еще хочешь, чтобы я искал тридцать восьмой? То есть… дамочку-то порезали.
— Да, пожалуйста, продолжай искать, — сказал Карелла. — Спасибо тебе. Большое спасибо.
— Увидимся, — сказал Дэнни и повесил трубку.
Карелла несколько секунд держал трубку в руке, прежде чем положить ее на рычаг.
— Что? — спросил Мейер.
Карелла глубоко вздохнул. Покачал головой. Не снимая пальто, подошел к двери лейтенанта и постучал.
— Входите! — крикнул Бернс.
Карелла сделал еще один глубокий вдох.
Потолок в баре «Вид с моста» украшали стеклянные бокалы. Основание каждого бокала было захвачено узкими деревянными планками, ножки и чаши свисали вниз, создавая впечатление огромной, от стены до стены, люстры, искрящейся светом, что отражался от огня в камине. Стена, в которой находился камин, была сделана из кирпича, две другие были обшиты деревянными панелями, а в четвертой стене имелось широкое окно, через которое Клинг видел реку и буксиры, медленно идущие по ней в сгущающихся сумерках. Часы на перекладине напротив входной двери показывали полшестого. Он постарался доехать до центра города как можно быстрее, предоставив Брауну звонить лейтенанту с поразительной новостью о том, что в сейфе Эдельмана обнаружены триста тысяч зеленых.
Винный бар был полон мужчин и женщин, которые, по-видимому, работали в многочисленных судах, муниципальных учреждениях, адвокатских бюро и брокерских конторах — все судебные, экономические, правовые и государственные структуры размещались в этой самой старой части города. В баре стоял приятный гул разговоров, то и дело звучал непринужденный смех; пылающий в камине огонь и мерцание свечей в рубиново-красных стаканчиках на каждом из круглых столов создавали ощущение уюта. Клинг подозревал, что пабы в Лондоне по вечерам выглядят и звучат именно так. Он заметил знакомого помощника районного прокурора, поздоровался с ним, затем поискал глазами Эйлин.
Она сидела за столом у окна, подперев ладонью подбородок, и смотрела на реку. Свеча в рубиновом подсвечнике бросала мерцающие красные блики на ее рыжие волосы. Девушка казалась такой задумчивой и погруженной в себя, что на мгновение Клинг усомнился, стоит ли ему нарушать то настроение, которым она делилась с темными речными водами. Он снял пальто, повесил его на вешалку у двери и направился туда, где она сидела. Эйлин отвернулась от реки, как только он подошел, будто почувствовав его приближение.
— Привет, — сказал Клинг. — Извини, опоздал. Работа задержала.
— Я сама только что пришла, — сказала она.
Он сел напротив нее.
— Итак, — сказала она. — Нашлась, значит, сережка.
— Да, там, где ты сказала, — Клинг полез в карман пиджака. — Давай сразу отдам, пока снова не потерялась, — сказал он и положил золотое колечко на стол между ними. Он заметил, что пару к нему Эйлин так и оставила на правом ухе. Она взяла серьгу со стола, потянула левой рукой за мочку левого уха и правой рукой надела серьгу. Жест напомнил ему, внезапно и болезненно, как надевала или снимала серьги Августа — тот особенный женственный наклон головы, волосы падают каштановым каскадом… У Августы были проколоты уши. Эйлин носила клипсы.
— Ну что, — сказала она с улыбкой, а потом вдруг слегка смутилась, как будто осознала, что за ней наблюдали в очень интимный момент, когда она думала, что никто не смотрит.
Ее улыбка на мгновение дрогнула. Эйлин взглянула через комнату туда, где официант принимал заказ у другого столика.
— Какое предпочитаешь? Белое или красное?
— Белое, наверное, — ответил он. — Но слушай, я сам заплачу. Не нужно…
— Совершенно исключено! После всех трудностей, что я тебе доставила?
— Мне было ничуть не трудно…
— Ни в коем случае! — сказала она и подала знак официанту.
Клинг замолчал. Эйлин вдруг присмотрелась к нему внимательнее, заметив в выражении его лица что-то странное.
— Тебя это и правда так сильно беспокоит? — сказала она.
— Нет-нет.
— То, что я плачу, я имею в виду.
— Ну… нет, — сказал Клинг, подразумевая «да». Одной из самых неприятных ситуаций в его браке было то, что их расходы в основном оплачивались из непомерных заработков Августы.
Официант уже стоял возле них с винной картой в руке. Учитывая, что позвала его женщина, и давно уже не удивляясь тому, что женщины сами делают заказ и платят, он протянул папку ей.
— Слушаю, мисс?
— Заказ будет делать джентльмен, — сказала Эйлин. Клинг посмотрел на нее. — И счет принесете тоже ему, — добавила она.
— Как вам угодно. — Официант передал карту Клингу.
— Я не очень хорошо в этом разбираюсь, — сказал он.
— Я тоже, — сказала Эйлин.
— Предпочитаете белое или красное? — спросил официант.
— Белое, — сказал Клинг.
— Сухое белое?
— Ну… пожалуй.
— Могу предложить «Пуйи Фюме», сэр. Хорошее сухое белое вино с несколько дымным привкусом.
— Эйлин?
— Вроде нормально, — сказала она.
— Э-э… тогда вот это, как вы говорите, «Пуй Фюй», пожалуйста, — сказал Клинг и так поспешно отдал официанту карту, словно та загорелась у него в руке.
