— М-м, — протянул Клинг.
— Один мужчина как-то сказал мне — я с этим мужчиной встречалась, он был редактором небольшого издательства, — он сказал мне, что, если поставить слово «медсестра» в названии книги, можно печатать миллион экземпляров, и все раскупят.
— Что, правда?
— Так он мне сказал.
— Полагаю, он знает.
— Но тебя медсестры не заводят, да?
— Я этого не говорил.
— Как-нибудь покажусь тебе в своем медсестринском наряде, — сказала Эйлин.
Она посмотрела ему в глаза. Клинг промолчал.
— Белый цвет, наверное, тоже играет какую-то роль, — сказала Эйлин. — Тот факт, что форма медсестер белая, как платье невесты. Как ты думаешь?
— Возможно, — сказал Клинг.
— Противоречивый образ, скажи? Опытная девственница. Не то, что много невест сегодня девственницы, — сказала она, пожимая плечами. — В наши дни никто такого и не ожидает, верно? Мужчины, я имею в виду. То, что невеста будет девственницей?
— Наверное, нет, — сказал Клинг.
— Ты ведь не был женат? — спросила она.
— Был, — сказал он.
— Я и не знала.
— Да, — сказал он.
— И что случилось?
Клинг замялся.
— Я недавно развелся.
— Мне очень жаль, — сказала Эйлин.
— Ничего, — сказал он и поднял бокал, избегая ее пристального взгляда. — А ты?
— Все еще жду мистера Правильного. У меня есть такая фантазия… ну, мне не стоит тебе рассказывать…
— Нет, продолжай, — сказал он, поднимая глаза.
— Ну… это, конечно очень глупо… — начала Эйлин, и он мог поклясться, что она покраснела. Хотя, возможно, это был просто красный отблеск огня от рубинового подсвечника. — Иногда я воображаю, что одному из этих насильников… ну, удастся… понимаешь? Я не успею вовремя выхватить револьвер, и он сделает все, что захочет, — и вдруг окажется моим принцем! Я в него безумно влюблюсь, и мы будем жить долго и счастливо. Только умоляю, не говори об этом Бетти Фриден или Глории Стейнем. Меня выгонят из общества феминисток.
— Обычная фантазия об изнасиловании, — сказал Клинг.
— Ну, только я-то, случается, имею дело с реальными изнасилованиями, — сказала Эйлин. — И знаю, что это не забава и не игра.
— Угу, — сказал Клинг.
— Тогда почему у меня такие фантазии? Я ведь много раз была на волоске…
— Может, именно поэтому. Фантазия делает все не таким пугающим. Твою работу, я имею в виду.
— У нас с тобой сейчас, кажется, была сцена «Я не знаю, почему тебе это рассказываю».
— Да, наверное, — сказал он и улыбнулся.
— Кто-нибудь должен написать книгу про все эти киношные клише, — сказала она. — Больше всего мне нравятся сцены, где убийца наставляет на своего преследователя пистолет, говорит что-то вроде: «Теперь я тебе все расскажу, потому что через три секунды ты умрешь», и начинает хвастаться, как он кого убил и почему.
— Хотел бы я, чтобы и в реальности все было так просто, — сказал Клинг, улыбаясь.
— Или то, что я называю «Не ждали». Сцену, в которой сначала показывают жену в постели с любовником, потом — как муж вставляет ключ в дверной замок, и зрители все должны такие: «Ой! Что сейчас будет!» Правда, классная сцена?
Улыбка сбежала с его лица.
Эйлин сразу поняла, что совершила какую-то ужасную ошибку, и теперь смотрела на него, пытаясь понять, что из сказанного ею так сильно его задело. До этого момента, они, казалось, отлично поладили…
— Давай попросим счет, — сказал Клинг.
Она поняла, что давить не стоит. Если она чему и научилась, работая в качестве приманки, так это терпению.
— Конечно. Вообще-то мне тоже надо бежать. Еще раз спасибо тебе большое, что нашел сережку. Я тебе очень признательна.
— Нет проблем, — сказал Клинг. Но он не смотрел на нее, он подавал знак официанту.
Пока ждали счет, оба молчали. Выйдя из бара, они пожали друг другу руки, вежливо попрощались и разошлись в разные стороны.
— Ненавижу сцены, которые разыгрываются за кулисами, — сказал Мейер.
— Так почему ты не пошел туда вместе со мной? — спросил Карелла.
— Слушать, как он орет, было и снаружи неприятно, — сказал Мейер. — Ну, расскажешь, наконец, в чем было дело?
Они сидели на передних сиденьях одного из новых седанов их участка. Каждый раз, когда они сдавали машину, сержант Мерчисон выходил и сверялся со списком царапин и вмятин. Так он определял, кто понесет ответственность за новые царапины и вмятины. В салоне было уютно и тепло. На задних колесах стояли зимние шины с шипами. Хоуз и Уиллис, которые уже пользовались этим автомобилем, сказали, что его иногда заносит на льду. Но у Кареллы и Мейера, пока они ехали в центр города к дому Тимоти Мура, не возникло никаких трудностей.
— Давай, рассказывай, — сказал Мейер.
— Все просто, — сказал Карелла. — В воскресенье ночью зарезали подружку Пако Лопеса.
— Что?!
— Она умерла вчера утром в больнице Святого Иуды.
— Где это произошло? — спросил Мейер.
— Вот именно. Патруль обнаружил ее возле ее дома на Эйнсли-авеню. Все это есть в оперативной сводке, Мейер. Сигнал «10–24», ножевое ранение, доставлена в больницу Святого Иуды.
— Кто принял сигнал в воскресенье ночью?
— Неважно. Патруль обнаружил ее только в понедельник утром. Ночная смена уже закончилась, ее обнаружила дневная смена, которая с восьми до четырех.
— Это когда мы просматривали сводки! — сказал Мейер.
— Ты начинаешь понимать.
— Тогда почему, черт возьми, патрульные о ней не доложили?
— Они доложили.
— А почему мы этого не увидели?
— Патрульная машина «Чарли» вызвала «Скорую», а затем сопроводила ее в больницу. Девушка была еще жива, когда ее привезли в больницу. Так записано в отчете, который они написали в конце смены.
— В четыре часа, ты имеешь в виду? В какое время девушка умерла?
— Около одиннадцати.
— Это указано в отчете?
— Нет. Я узнал от Дэнни Гимпа.
— Супер! Стукач складывает за нас пазл!
— В точности слова Пита.
— И что теперь?
— Теперь мы едем спросить Тимоти Мура о возможном приработке его подруги.
— Я имею в виду, что насчет этой Квадрадо?
— Ее порезали, Мейер. Не застрелили. Разве это тот же модус операнди?
— Может быть, у парня закончились пули.
