Он засмеялся.
— Но почему?
— Это не смешно, — застонала Диди. — Сам знаешь, что за люди будут там. Они будут говорить, говорить, а я не буду ничего понимать из их разговора. Все о Джексоне Поллоке
[18], о тональности, о линейном ритме и бог весть о чем еще. Но если ты будешь там, я смогу разговаривать с тобой и не выглядеть полной идиоткой. Иногда, голубчик, очень приятно держаться рядом с тобой.
— И с тобой тоже. Ну, а что Алекс? Он же будет там, так ведь?
— Да, но в компании он такой же, как и все остальные. Когда он со мной — дело другое, он не хочет говорить о живописи.
— Надо полагать, — сказал Мюррей, и тут ему в голову пришла удачная мысль. — Послушай, мне правда нужно завершить несколько дел, но один я сделаю их быстрее. Если отвезешь меня и подождешь, я наскоро разделаюсь с ними и потом все время буду с тобой. Договорились?
— Не знаю. Очень утомительно сидеть в машине и ждать, пока ты вспомнишь обо мне.
— Ты не будешь ждать в машине; а войдешь и познакомишься с этими людьми, — сказал Мюррей. — Хочу показать их тебе.
Мюррей обнаружил, что в гостиной собрались все Харлингены и что там находилась и Рут Винсент. Она сидела, распрямясь, в кресле, бледная, красивая и отчужденная, ее вид поразил его, как сильный тычок пальцем под ложечку. Пока Харлинген как гостеприимный хозяин вел беседу, склоняя всех обращаться друг к другу по именам, Мюррей наблюдал за ней, видел, как на ее щеках появился румянец, как в ямке на шее появилось легкое биение, и понимал, что даже в его мечтах она не была более красивой. Когда она внезапно отвернулась от него, он понял, что беззастенчиво пялился на нее, и нисколько не смутился. Пусть знает, подумал он. Он уже собрал достаточно материала на Ландина, чтобы разорвать узы, связывающие ее с этим человеком, как только придет время.
Дайна Харлинген бодро сказала:
— Рут репетировала с Меган роль к пьеске, которую они собираются ставить в школе. Это одно из старинных моралите о Ревностном Муже и Согласной Жене, очень умное и очаровательное. Правда, дорогая?
Меган плюхнулась на подушечку для сидения, положила руки за голову и стала медленно запрокидывать ее, пока лицо не обратилось к потолку.
— Нет, — заговорила она загробным голосом, — оно ужасное, ужасное, ужасное.
— Меган, — сказал ее отец, — не будь трудным ребенком. И перестань так запрокидывать голову.
Меган вернула голову в обычное положение.
— Я не трудная. Почему что-то должно быть хорошим только потому, что оно старинное? Когда дедушка говорит так, он очень консервативен. Но когда так говорят все остальные, это ужасно героично и достойно. Послушайте их как-нибудь, увидите сами.
— Ну, процитируй что-нибудь для нас, милочка, — сказала Диди. Откинулась назад на диване и распахнула манто, готовясь быть внимательной слушательницей. — Меня интересует все, связанное с театром.
— Благодарю, — высокомерно ответила Меган, — хотя благодарить тут не за что. Во всяком случае, Распутная Жена — единственная стоящая роль во всей пьесе, и ее получила Эвви Тремейн. Притом, — язвительно обратилась она к Рут Винсент, — только потому, что чрезмерно развита.
— Получила, потому что заинтересовалась пьесой, — сказала Рут. — Меган, ты знаешь это не хуже, чем я.
— И пьеса совершенно очаровательная, — нервозно заговорила Дайна Харлинген. — По крайней мере та часть, которую я слышала. Музыкальное сопровождение создает магнитофонная запись единственного духового деревянного инструмента. Атмосфера возникает почти средневековая. Меган, а кто этот маленький мальчик, который включает музыку? Он похож на миниатюрного фавна.
— Это Уильям Холлистер-третий, — ответила девочка. — И он совершенный невротик.
— Неправда, — сказала Рут. — И я хотела бы, Меган, чтобы ты и все остальные в драмкружке перестали называть его третьим.
— Если он не хочет, чтобы его так называли, пусть перестанет писать это на всех своих письменных работах, — заявила Меган. — И он скоро станет совершенным невротиком. Он сам сказал, что всякий станет совершенным невротиком, пока научится обращаться с магнитофоном. Что ни делай с ним, звучит он отвратительно.
— Знаете, Рут, — сказала Дайна Харлинген, — может быть, эта пьеса — не самый лучший выбор. Если дети…
Харлинген неожиданно понялся:
— Выпьем? Нет, пожалуй, начинать слишком рано. Так что, просим извинить нас, нам с Мюрреем нужно поговорить о важных делах. Мы не долго.
Закрыв за собой дверь кабинета, он обратился к Мюррею:
— Дайна напрасно вмешивается. Рут и так приходится нелегко с этой сворой демонов, и каждое сказанное здесь слово наверняка станет известно им. Но, заметьте, я отчасти согласен с Дайной. Представлять этим детям доелизаветинскую драму значит впустую тратить время. У них будет пользоваться успехом Теннесси Уильямс
[19].
Мюррей засмеялся.
— Однако «Распутная Жена» и «управляющий магнитофоном Уильям Холлистер-третий» — звучит интригующе. Я бы хотел увидеть их на сцене.
— Не говорите этого при Дайне, иначе увидите. Она председатель комитета по распределению билетов. Послушайте, ваша подруга привлекательная женщина. Могу я ее знать? Она кажется мне смутно знакомой.
— Если бывали в клубах «Сторк» или «Двадцать одно», то, возможно, видели ее там. Исполняла она несколько вещиц и по телевидению. Эрл Уилсон в прошлом году высоко отзывался о ней в одной из своих статей.
— Я могу понять почему. Да, видимо, это было в клубе «Двадцать одно». Мы с Дайной время от времени бываем там. — Харлинген сел, взял карандаш и принялся вертеть его в пальцах, пока они говорили о незначительных вещах. Потом неожиданно спросил: — Ну как, добились успеха с Хелен? Есть у нее что-то общее с Миллером?
— Нет. Ничего совершенно.
— Уверены? Я мог бы поклясться…
— Полностью уверен. Дела у нее только с Ландином.
— Вы можете это проверить? Откуда нам знать, что она не держит в секрете связь с Миллером? Один только разговор с ней не решит проблему, так ведь?
— В данном случае решит. Можете поверить мне, что не она послужила мотивом Миллера, что он не оклеветал Ландина из ревности или чего-то в этом духе.
— Что именно вам удалось у нее узнать?
Мюррей улыбнулся:
— Не стану отвечать на этот вопрос. Все сведения, не имеющие отношения к делу, касаются только Ландина. Они будут находиться в досье.
— Спорить с этим я не могу. — Харлинген бросил карандаш на стол и уныло смотрел, как он покатился под углом к краю, заколебался на грани и упал на пол. — Я не знаю. Совершенно не знаю. Есть вероятность, что времени, которое он провел с этой женщиной, не придали значения при слушании в суде?
