— Есть, но я бы на это не полагался.
— Боже Всемогущий, — сказал Харлинген. — Представляете, что будет, если она даст показания? Полицейский при исполнении служебных обязанностей идет в публичный дом!
— Нельзя сказать, что это публичный дом.
— Так или иначе, это означает, что независимо от результатов слушания Ландин и Флойд должны будут предстать перед комиссаром за нарушение долга и другие провинности. Вот чего боится Флойд.
— Плохо его дело. — Мюррей кивнул. — Надо было думать об этом до того, как он стал покрывать Ландина. Меня тошнит от них обоих. Они хотят вести игру по своим правилам, а когда попадаются на этом, принимаются истошно вопить. Ладно, пусть вопят. Ваша обязанность защищать Ландина в суде, а не держать его за руку и объяснять ему, какой он несчастный.
— Да, — задумчиво сказал Харлинген. — У вас с самого начала было такое отношение, правда, Мюррей?
— Я не делал из этого секрета. И взялся за работу, понимая все. Ну и что? — резко спросил Мюррей и с возбуждением представил, что держит в руке репутацию Ландина, ожидая сигнала, чтобы сжать кулак и уничтожить ее. — У вас есть какие-то возражения? Мне отказаться?
— Нет, Рут рассказала мне все о вашем разговоре. О вашем отношении к этому делу. Я не согласен с ним, но это не важно, пока вы готовы работать со мной так, как работали. Однако не понимаю вашего презрения к человеку, который стал жертвой обстоятельств и нуждается в помощи. Заметьте, Ландин не вопит, по вашему выражению, о помощи. Он принимает меня как своего адвоката и друга, потому что я убедил его, что так необходимо. А это было нелегко. Человек он гордый и, боюсь, с той же врожденной подозрительностью к человеческому роду, которая, похоже, есть у вас.
— Я не намерен вступать в дискуссию, — сказал Мюррей. — Но хотел бы знать, сохранилась ли у вас та святая вера в него, когда вы узнали об этой женщине и о том, как он старался скрыть связь с ней.
— Он сделал это ради Рут. Мюррей, вам нужно знать о его чувствах к этой девушке, чтобы оценить его поведение по достоинству. Он преклоняется перед ней. Ведет себя так, будто она — священное сокровище, и он не может привыкнуть к мысли, что достоин его. Право, это поразительно. Такое отношение сейчас редко встретишь. Из-за него человек скорее рискнет получить тюремный срок, чем допустит, чтобы стало известно о его связи со случайной шлюхой.
— Но шлюха тут очень кстати, так ведь? — сказал Мюррей. — Пока она рядом, Рут избавлена от худшей, чем смерть, участи. Давайте не будем забывать об этом.
— Это недостойный взгляд.
— Это, мистер, означает называть вещи своими именами. На чем еще держится это прекрасное отношение, как не на какой-то шлюхе, удовлетворяющей мужскую похоть, пока миледи держит белье застегнутым наглухо? Беспокоиться об этой конкретной шлюхе незачем. Она может позаботиться о себе, Ландине и всяком, кто сблизится с ней. Но если требуется жалость, я бы адресовал ее шлюхе, а не Ландину.
Харлинген сердито сказал:
— С чего мы завели этот разговор? Хотите отказаться от дела? В этом причина?
— Нет, пока нужен, я не отказываюсь.
— Ну, хорошо. Тогда перестанем теоретизировать и перейдем к фактам. — Харлинген откинулся на спинку кресла, сложил руки на голове и обратил лицо к потолку. — Так вот, как быть с этой женщиной, я не знаю. Может быть, Ландин сам заговорит со мной о ней или появится возможность как-то эту тему обойти. Пока что не будем касаться этого.
— А Флойд? — спросил Мюррей. — Не заведет ли он разговор с Ландином о той женщине?
— Я велел ему ни с кем ничего не обсуждать, пока не поговорю с вами. Вечером позвоню ему и приму меры, чтобы он молчал об этом даже с Ландином.
— Разумный подход, — одобрил Мюррей. — Что до меня, то в понедельник утром я первым делом встречусь со Штраусом и Манфреди. Последний пока что не нашел на Миллера ничего стоящего, но будет продолжать работу в выходные. Я в любом случае буду держать с вами связь.
— Значит, договорились, — сказал Харлинген, резко подался вперед и облегченно расслабил плечи. — А теперь, как насчет выпивки, которую я обещал? Если вам не нужно спешить…
— С выпивкой повременим, — сказал Мюррей. — У меня важная встреча с гением.
Диди села за руль в ледяном молчании и проехала три квартала, не сказав ни слова. Это было, понимал Мюррей, просто чудо.
— Ты злишься на что-то? — спросил он.
— Нет.
— Что это значит?
— Это значит нет, вот что. И пожалуйста, оставь в покое мои колени. Если замерз, можешь включить отопление. Оно для того и существует.
— Я пытаюсь его включить, — сказал он. — Оно как будто не работает.
— Оно вот где включается.
— Нет, ты не злишься, — спокойно подтвердил Мюррей. — Просто чуть больше, чем возбуждена, и чуть меньше, чем перевозбуждена.
— Не понимаю, как могут приличные люди, — сдавленно заговорила Диди, — вырастить такое мерзкое отродье и не испытывать желания удавить эту дрянь во сне.
— Меган? — спросил Мюррей. — Да, она запросто может пнуть тебя в голень.
— Дорогуша, она не пинала меня в голень, — процедила сквозь зубы Диди. — Вот только послушай. После того как вы ушли, она просто сидела и злобно таращилась на меня. Это было все равно что проснуться и увидеть марсианина в изножье кровати. А потом, когда Дайна умолкла на секунду, чтобы перевести дыхание, эта тварь сказала своим низким, деланым, мерзким голосом: «Я думаю, носить норку в такое раннее время дня вульгарно». Она думает, что это вульгарно! Конечно, когда она уходит утром в свою идиотскую школу, то набрасывает каракулевую накидку! Кем она мнит себя в таком возрасте?
— В том-то и дело, — ответил Мюррей. — В своем возрасте она мнит себя Мэрилин Монро. Или тобой. Господи, неужели можно так раздражаться из-за глупого замечания девчонки, которое она где-то позаимствовала?
— Где позаимствовала?
— О Господи, — вздохнул Мюррей, — откуда мне знать? Предполагаю, у кого-то из тех, кто не может позволить себе норковое манто и завидует.
— Так вот, мне не нужно предполагать. Эта девчонка перенимает свои замечания у своей учительницы. У этой холодной красавицы. Из-за которой ты встал как вкопанный, войдя в комнату.
Мюррей пожал плечами.
— Не стану лгать. Я питаю роковую слабость к красивым лодыжкам.
— О, дорогой, у нее красивые не только лодыжки. У нее красиво все остальное до последнего волоска на голове. И не делай удивленное лицо, будто не знаешь этого. Всякий раз, когда мужчина делает такое лицо, услышав мои слова о красивой женщине, я вижу его насквозь.
— Диди, — спросил Мюррей, — ты стерва?
Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Я?
— Да, ты?
