Выяснить, есть ли у него счет в швейцарском банке, представлялось почти невозможным; швейцарские банкиры делились информацией так же неохотно, как проститутки своими клиентами. Может быть, миссис Эдельман что-то знала о целях поездок мужа и о его недвижимости (оформленной только на его имя, как заметил Браун) в пяти зарубежных странах? Возможно, она знает, почему Цюрих непременно входил в программу всех его путешествий? Или, может быть, понимая, что это выглядит как уклонение от уплаты налогов, станет уверять, что ничего не знала о деятельности мужа? Впрочем, возможно, она и правда ничего не знала.
В любом случае вырисовывалось уклонение от уплаты налогов. Они имели дело с процветающим торговцем, который отчитывался о покупке и продаже камушков, вычитал деловые расходы из своих небольших прибылей, а затем честно платил налоги. В то же самое время парень тратил крупные суммы наличных на покупку драгоценных камней за рубежом, продавал эти камни за наличные здесь, в Соединенных Штатах — не сообщая властям о сделке, — а потом со своих огромных барышей покупал не только новые камни для последующей перепродажи, но также и недвижимость.
Не надо быть финансовым гением, чтобы понять: на сегодняшнем рынке недвижимости, когда ипотечные процентные ставки и здесь, и за рубежом достигли астрономических цифр, любой продавец примет покупателя за наличные с распростертыми объятиями. Эдельман скупал недвижимость, как пьяный араб; его настоящий бизнес приносил ему миллионы долларов, из которых ни об одном центе он не сообщал дяде Сэму.
Браун потянулся к телефону на столе и набрал домашний номер Клинга.
Линия была занята.
Она попросила его не класть трубку, она попросила его поговорить с ней, и теперь он не мог придумать, что сказать. Тишина затягивалась. С улицы донесся характерный вой машины службы спасения, и он задумался о том, что за бедняга прыгнул с моста или свалился под поезд метро на этот раз.
— Тебе когда-нибудь было страшно? — спросила она.
— Да, — сказал он.
— Я имею в виду, на работе.
— Да.
— Мне сейчас страшно, — сказала она.
— Из-за чего?
— Из-за завтрашнего вечера.
— То дело с медсестрами?
— Да.
— Ну, ты просто не…
— Понимаешь, я всегда немножко боюсь, но не так, как в этот раз. — Эйлин помолчала. — Он выколол глаза одной из них. Одной из медсестер, которых изнасиловал.
— О господи, — сказал Клинг.
— Да.
— Будь осторожнее.
— Да, я всегда осторожна, — сказала она.
— Кто будет тебя прикрывать?
— Двое. На этот раз мне дали двоих.
— Вот и хорошо.
— Абрахамс и Маккенн. Ты их знаешь?
— Нет.
— Они из участка китайского квартала.
— Нет, я их не знаю.
— Вроде неплохие ребята, но… Прикрытие ведь не может держаться слишком близко, чтобы не отпугнуть того, кого ловим.
— Они придут на помощь, если что.
— Наверное.
— Конечно, придут.
— Много ли надо времени, чтобы выколоть глаза? — спросила она.
— Не нужно об этом беспокоиться. Беспокойство тебе не поможет. Просто все время держи руку на револьвере, вот и все.
— Да, он будет в моей сумке.
— Там, где ты его обычно носишь.
— В сумочке обычно и ношу.
— Ты все время должна чувствовать его в руке. И держи палец внутри спусковой скобы.
— Да, я всегда так делаю.
— Не помешал бы и запасной.
— Запасной мне некуда положить.
— Привяжи к лодыжке. Надень брюки. Медсестрам разрешается носить брюки?
— Да, конечно. Но они хотят видеть ноги. Я буду в форме, знаешь, типа платья? Белая такая форма.
— Кто — они? Руководство? Это они велели тебе надеть платье?
— Прости, что?..
— Ты сказала, они хотят видеть ноги…
— А! Нет, я имела в виду психов. Они любят видеть ножки, попку. Нужно потрясти сиськами, чтобы выманить их из кустов.
— А, ясно, — сказал Клинг.
— Я буду в белом халате, в маленькой белой шапочке, белых колготках и большом черном плаще. Я сегодня уже все примеряла. Одежда в больнице, переоденусь, когда приду туда завтра вечером.
— Во сколько это будет?
— Когда приду в больницу или когда выйду?
— И то, и другое.
— Прийти я должна в одиннадцать. А в парк выйду чуть позже полуночи.
— Ну, будь осторожна.
— Буду.
Они немного помолчали.
— Может, я суну его в лифчик или еще куда. Запасной пистолет.
— Да, найди какой-нибудь маленький пистолет…
— Типа «дерринджера»?
— Нет, этот не поможет. Я говорю о чем-то вроде «браунинга» или «бернаделли», знаешь?
— Да, — сказала она. — Суну в лифчик.
— На всякий случай.
— Да.
— Ты легко найдешь такой где-нибудь в городе, — сказал Клинг. — Обойдется что-то около тридцати-сорока долларов.
— Но ведь это малокалиберные пистолеты? — спросила она. — Двадцать второй калибр? Или двадцать пятый?
— Калибр ничего не значит. Двадцать второй калибр может наделать больше бед, чем тридцать восьмой. Когда стреляли в Рейгана, все потом говорили, как ему повезло, что стрелок использовал всего лишь двадцать второй калибр. Но они неправильно рассуждали. Я говорил с этим парнем из баллистики… с Дорфсманом… ты знаешь Дорфсмана?
— Нет.
— В общем, он сказал, что нужно представить себе человеческое тело как комнату с мебелью. Ты стреляешь тридцать восьмым или сорок пятым через стенку в комнате, пуля проходит через одну стену и вылетает из другой. Но когда стреляешь двадцать вторым или двадцать пятым, у пули не хватит мощности, чтобы выйти из тела, понимаешь? Она поражает диван, рикошетит от него и поражает телевизор, снова рикошетит и поражает люстру — так и с органами, понимаешь? Сердце, почки, легкие — пуля мечется внутри тела и наносит много вреда. Так что калибр тебя не должен беспокоить. Маленькие пушки могут защитить не хуже больших.
— Ага. — Эйлин поколебалась и неуверенно добавила: — Но мне все равно страшно.
— Не надо, не бойся. Все будет хорошо.
— Может, это из-за того, что я тебе вчера рассказала… Ну, о своей фантазии. До сих пор я никому об этом не говорила. И теперь у меня такое чувство, будто я испытываю судьбу. Из-за того, что произнесла вслух… Ну знаешь, что хочу быть изнасилованной.
