— Черт возьми, — сказал Мюррей, — дела складываются так, что потребуется принять закон об авторском праве.
— Хотите поговорить с ней?
— Нет, можете разобраться с этим сами. Постарайтесь выяснить, с кем она связана, а потом увольте независимо от того, скажет или нет. И передайте в «Интер-Америкен» и Фляйшеру, чтобы остерегались ее. Я в долгу перед ними за несколько любезностей. И ни в коем случае не забудьте о миссис Дональдсон. Скажите ей, что я буду ровно в семь.
Поездка на Кони-Айленд была долгой, и когда Мюррей вылез из такси, у него возникло ощущение, что он в покинутом городе. Во время нескольких прежних его приездов эта приморская часть Бруклина бывала ярко освещена, оглашалась грохотом поездов с открытыми вагончиками, полнилась людьми, движущимися неторопливым потоком по внешним сторонам тротуаров, огибая голодных, сбившихся перед буфетами. Теперь буфеты были заколочены, железные дороги пустовали, и единственным признаком жизни были далекие звуки музыки, еле слышное бренчанье, несомое по авеню влажным, соленым ветром, дующим с пляжа. Какой-то оптимист призывал последнего клиента в году, и в сырой, серой пустыне этот призыв звучал жутко.
Пансион был таким же серым, ветхим, безжизненным, как все вокруг. Он представлял собой громадный сарай, построенный, очевидно, в то время, когда купола и причудливые деревянные украшения были последним словом архитектуры. Покосившаяся веранда шла вокруг всего дома, и когда Мюррей прошел по ней, чтобы позвонить в дверь, доски скрипели при каждом его шаге.
Открывший дверь мужчина был круглым, крепким, как пивная бочка, и еще более обросшим, чем Мюррей. Оглядывая гостя с головы до ног, он мерно жевал погасший сигарный окурок.
— Ищете комнату? — спросил он.
— Ищу я вот что. Я чикагский брат Эдди Шрейда. Скажите, я пришел по верному адресу?
Мужчина вынул окурок, задумчиво сжал его, придав цилиндрическую форму, и снова сунул в рот.
— У нас нет никакого Эдди Шрейда.
Мюррей выронил чемодан. Достал из кармана открытку и с озадаченным видом прочитал ее.
— Шутите? — спросил он. — Эдди указал здесь этот адрес.
Мужчина взял протянутую открытку, прочитал с обеих сторон, сосредоточенно сдвинув брови. Потом вернул ее Мюррею:
— Он жил здесь. Больше не живет.
— Черт возьми, — сказал Мюррей, — вот так номер. Я провел целый день в поезде, потому что он настойчиво звал меня, а сам куда-то съехал. Скажите, где я могу его найти?
Мужчина заколебался. Что он колеблется, было едва заметно, но все-таки было, и это все, что Мюррей хотел видеть.
— Не знаю, куда он подался. Какое мне дело?
— Может, он считает, что я стану ходить по улицам, искать его. Город для этого слишком большой.
Мужчина оглядел пустырь перед верандой.
— Город большой, это точно, — согласился он.
Мюррей подумал над этим, медленно потирая щеку.
— Что ж, чего бы Эдди от меня не ожидал, я не могу в таком виде ходить по городу. Выгляжу, должно быть, ужасно. Есть где-нибудь поблизости парикмахерская?
— В следующем квартале к югу. Напротив станции метро.
Это был момент истины. Мюррей поднял чемодан, стал было поворачиваться, потом вернулся в прежнее положение.
— Скажите, можно пока что оставить здесь чемодан?
— Поставьте в коридоре, если хотите. Его никто не тронет.
Объявление в окне парикмахерской гласило: «ДВА КРЕСЛА — НИКАКОЙ ОЧЕРЕДИ», что оказалось в известной степени верным. Кресел было два, но парикмахер был всего один, пожилой, близорукий, он старательно трудился над длинными локонами прыщавого юнца. Мюррей взял журнал и сел, вытянув ноги, в другое кресло, готовясь убивать время, потом поймал себя на том, что неотрывно смотрит на отражение в зеркале.
После каждых нескольких щелчков ножницами парень нервозно отдергивал голову от них.
— Глупый, — мягко вздыхал он. — Успокойся, глупый.
Щелканье возобновлялось, и парень снова останавливал его.
— Глупый, — вздыхал он. — Глупый, глупый.
Так продолжалось, пока парикмахер не прекратил работу, парень выхватил расческу из его руки и добавил последние штрихи сам. Глядясь в зеркало, он отбросил назад длинные волосы по обе стороны головы и бережно, мизинцем, пошевелил завитки посередине, пока каждый не встал вертикально, а один спустился на лоб. Когда парень выходил, Мюррей увидел, что его саржевые брюки до того тесные, что облегают тощий зад, как шкурка колбасу.
Парикмахер тоже обратил на это внимание.
— Видите? — обратился он к Мюррею. — Сейчас все ребята выглядят как девчонки. А девчонки как ребята. Что с ними, черт возьми, делать?
Потом жестом калабрийского бандита показал, что хотел бы сделать он, будь у него такая возможность.
Парикмахер был искусным, неторопливым работником, после каждых нескольких движений бритвой он отходил посмотреть на результат, и Мюррей ничего не имел против. Владелец пансиона получит необходимое время, чтобы открыть чемодан, осмотреть все в нем, проверить имевшиеся бумаги. Разумеется, при желании он успел бы позвонить Шрейду, но это зависело от воли богов. Все, что было надо, было сделано.
Когда Мюррей вернулся в пансион, владелец по-прежнему жевал окурок сигары, но его отношение значительно смягчилось.
— Знаете, — сказал он, — сначала я решил, что вы совсем не похожи на Эдди, а потом подумал, что, возможно, ошибаюсь. В общем, я неожиданно вспомнил, куда он перебрался.
— Приятель, вы просто спасли мне жизнь. Я собирался возвращаться в Чи ближайшим поездом, — сказал Мюррей.
— Ну, спешить незачем. И может, я избавлю вас даже от необходимости снова приезжать сюда. Знаете, что Эдди остался должен мне двадцать долларов?
Мюррей ожидал, что будет примерно пятьдесят. Он отдал деньги, получил адрес и ушел с мыслью, что только что заработал для Арнольда Ландина тридцать долларов.
Очевидно, Эдди Шрейду нравился запах моря. Его новый адрес был в другой стороне района, в Коламбия-Хайтс, неподалеку от Бруклинского моста. Многоквартирный дом был старым, но выглядел чистым, содержащимся в порядке. Можно было подумать, что Шрейд подыскал для жизни место получше.
В холле возле кнопок звонков его фамилии не было, но табличка с фамилий квартиры 3Б исчезла. Мюррей поднялся по лестнице к этой квартире и постучал в дверь.
— Кто там? — раздался изнутри голос. — Что вам нужно?
— Прокуратура, Эдди, — ответил Мюррей, приблизив голову к двери. — Меня прислал Лоскальцо. Нужно поговорить с тобой.
Дверь внезапно распахнулась, впуская его, потом быстро закрылась за ним. Мюррей стоял, жмурясь. Штора на единственном окне была полностью опущена, яркий свет лампочки без абажура, висящей на уровне глаз, ослеплял. Потребовалось несколько секунд, чтобы сфокусировать взгляд на Шрейде. Он был маленьким, сухопарым, кайма волос вокруг блестящей лысой головы походила на косматую тонзуру. Резкие черты лица подергивались, как у мыши.
