— Это не значит, что поверят ее словам. Да и вел я речь о другом. Представляете, как это подействует на Рут? Это будет ужасно. Я даже не знаю, позволит ли мне Арнольд вывести эту женщину на свидетельское место. Нужно будет поговорить с ним. И с этой женщиной. Возможно, она…
Мюррей сильно встревожило то, как из его карт был выдернут козырь.
— Постойте, — заговорил он. — Что касается Ландина, нет смысла делать из этого проблему, пока дело не будет собрано полностью, и тогда он сможет увидеть, что у него нет выбора. А что касается Хелен — думаю, вам пока что не следует ее трогать.
— Почему?
— Потому что положение с ней несколько сложнее, чем я мог бы обрисовать его. Дело здесь деликатное.
Харлинген покачал головой:
— Не понимаю.
— Видите ли, у Хелен есть муж. Возможно, он был там в тот день вместе с ней и Ландином.
Харлинген сразу повеселел.
— Ну и что? По-моему, это замечательно. Лучше быть не может. Это дает нам подтверждающего свидетеля и, вне всякого сомнения, доказывает, что Ландин и эта женщина…
— Нет, не доказывает.
— Нет?
— Если бы вы видели этого старого хрыча, то поняли бы, что я имею в виду. Он лет на сорок-пятьдесят старше ее и похож на гриб-поганку, только еще ядовитее. Интуиция подсказывает мне, что он получает удовольствие, подглядывая в замочную скважину.
— Господи! — произнес адвокат.
— Это еще не все. Еще он из тех типов, которые слегка несдержанны в разговоре. Что могут разойтись на свидетельском месте и превратить все в посмешище. Как свидетель он был бы ужасен. Конечно, поскольку я знаю теперь, как держаться с ним и с этой женщиной, то могу неплохо управлять ими. Вот почему я думаю, что лучше предоставить их мне, пока не возникнет необходимость вашего вмешательства.
Харлинген походил на человека, который обнаружил особенно отвратительную змею, обвившуюся вокруг его руки, и еще не опомнился.
— Да, — сказал он. — Понимаю, что вы имеете в виду. Если вы с ними в хороших отношениях, я не хочу этому угрожать. — Сожаления в его голосе не слышалось. — И в конце концов, — продолжал он с нарастающей уверенностью, — если показания дает женщина, она не обязана объяснять в подробностях, что происходило, так ведь? Она может сказать, что Арнольд старый знакомый. Что он заглянул на чашку кофе. По крайней мере мы избавим от страданий Рут.
— Только вот что еще, — вкрадчиво заговорил Мюррей. — Женщина, о которой идет речь, — знойного вида, рыженькая, лет двадцати, и фигура у нее — ну, мягко говоря, телесами наделена она очень щедро. Лоскальцо, едва увидев ее, все поймет. И тут же выбьет эту чашку кофе у вас из руки.
Глядя, как Харлинген переваривает услышанное, Мюррей поразился своей искренней симпатии к этому человеку. Харлинген по любым меркам человек порядочный. Судя по всему, хороший муж, хороший отец, хороший друг. Не лишен мужества. Он мог бы вести спокойную жизнь, как избалованный кот, однако в своем возрасте отказался от этого и отправился бродить по незнакомым проулкам, сражаться с более сильными и хитрыми котами, изначально знающими эту местность. Да, решение неразумное. Отдающее благородным добросердечием, навязчивым идеализмом, такие часто заражают людей типа и класса Харлингена. Предложенное психоаналитиком, берущим за час сорок долларов, понимающим, что должен предоставить что-то за свой гонорар. И все-таки оно требовало мужества. С определенными оговорками невозможно не испытывать симпатии к человеку с таким духом. И не существует закона, запрещающего Харлингену в конце концов повзрослеть и проявить здравый смысл. Подумав это, Мюррей обратился к Харлингену:
— Не будете против, если я задам личный вопрос?
Харлинген улыбнулся:
— Знаете, когда начинают с этого, обычно я обнаруживаю потом, что против. Это шутка, разумеется. Что вы хотите узнать?
— Вы изменили свой взгляд о Ландине? О том, что он безупречный, примерный, честный полицейский, которого двое правонарушителей ложно обвиняют по неизвестной причине?
— Нет, не изменил, — ответил Харлинген. Он был явно раздражен. — И, судя по несколько сардоническому тону, я понял, что и вы не изменили своего. Меня это удивляет, право.
— Почему?
— Почему? Из-за показаний, которые вы сами получили. Вот этих, — сказал Харлинген, хлопнув ладонью по бумагам перед ним. — Хорошо, я признаю, это доказывает, что Арнольд поступил глупо. Может, даже немного хуже, чем глупо. Но вместе с тем это доказывает, что он не виновен в лжесвидетельстве. Не представляю, как вы можете это оспаривать.
— О, еще как могу. И оспариваю.
— Не представляю как, — упрямо повторил Харлинген. — Одни только показания той женщины…
— …охватывают около двадцати минут. Не охватывают ни одной минуты до или после.
— Но Ландин все остальное время находился вместе с Флойдом. Вы слышали, как Флойд сказал это.
— Да, — заговорил Мюррей, — слышал. И разделил он ту взятку с Ландином или просто хороший друг ему, но он лгал, как не знаю кто. Нельзя сказать, что я не отдаю ему должное. Он ни для кого не изменит этого показания. Ни для вас, ни для Лоскальцо, ни для ангела, отмечающего добрые дела и грехи человека. Будет стоять на своем до конца, и его это ничуть не побеспокоит. Вам не служить в полиции нравов, не сдружиться с таким человеком, как Ландин, если вас беспокоят такие мелочи, как взятка и лжесвидетельство.
Харлинген собирался что-то сказать, но передумал. Рассеянно потер ладонями туда-сюда короткие волосы.
— Нет, — сказал наконец он. — Я не верю этому.
Мюррея поразило то, как это было сказано. Категоричность тона. Уведомление, что это свидетельство рассмотрено и вежливо отвергнуто. У него возникло ощущение, что он с разбегу наткнулся на твердый предмет, о существовании которого не знал; и это ощущение, как сказал он себе, было странным потому, что его вызвал такой человек, как Ральф Харлинген.
— Хорошо, значит, вы не верите, — сказал Мюррей. — Но Лоскальцо верит и будет твердить это на суде, пока присяжные тоже не поверят. Вот что приносит успех в вашей профессии.
Харлингена как будто не встревожило и это.
— Понимаю, о чем вы, — сказал он. — Я часто видел Лоскальцо на прошлой неделе.
— Вот как? Где же?
— В суде. Сидел в заднем ряду как наблюдатель на том процессе, где он в настоящее время работает. — Харлинген восхищенно покачал головой. — Он свое дело знает.
— Вас это беспокоит?
— Нет, как ни странно, ничуть. — Харлинген издал отрывистый смешок. — Может, это звучит слишком самонадеянно, но я уверен, что обладаю способностями хорошего судебного адвоката. Я могу думать, могу хорошо говорить, могу сильно ударить, если есть чем. Это не просто слова. Конечно, я вел лишь несколько гражданских исков, но вел успешно. Мой отец однажды это признал, и, думаю, вы знаете, как он скуп на похвалы. Или вам это не нравится? Я предупредил, что это прозвучит слишком самонадеянно.
