— Не делал ей ничего.
— Но вы боялись, что в полиции решат, будто вы сделали с ней что-то?
— Именно.
— Какое-то действие сексуального характера?
— Да.
— Но ведь это неправда?
— Нет, сэр.
— Ни по отношению к Эмили, ни по отношению к Морин?
— Она была… Вы знаете… Ночная рубашка вся изорвана.
— Ночная рубашка Морин?
— Да, но я ничего с ней не делал, клянусь богом.
— И причина, по которой вы не пошли в полицию сначала…
— Они могли решить, будто я совершил что-то.
— Вы боялись, что они подумают, что вы совершили сексуальное насилие?
— Да.
— По отношению к Морин?
— Да.
— И вас изобьют, если обнаружат…
— Если обнаружат, да. Если подумают, будто я сделал это.
— Мистер Парчейз, почему вы убили Морин?
— Не знаю.
— Почему убили Эмили?
— Не знаю.
— А Еву?
— Не знаю.
— Мистер Парчейз, сейчас я выключу магнитофон и передам наш разговор на машинописную расшифровку, чтобы вы могли прочитать его, прежде чем подпишете. Если в этот момент вы захотите что-нибудь изменить или добавить, то сможете сделать это. А пока я не выключил магнитофон — есть ли еще что-нибудь, что вам бы хотелось добавить?
— Ничего.
— Тогда все, — кивнул Эренберг.
Глава 8
Когда мы с Джейми вернулись ко мне в офис, было уже почти половина второго. Я очень хотел есть, но идти на ленч с ним не собирался, и потому об этом даже не упомянул. Его личная трагедия вторгалась в сферы неподдельного ужаса. Все во мне оцепенело, и ни его, ни его сына мне не хотелось видеть — хотя бы некоторое время. Я вышел из автомобиля и направился туда, где парковался Джейми. Он сразу завел разговор о Майкле. Я слушал и испытывал то же чувство, что и накануне в баре. Казалось, он говорит сам с собой, и хоть и ждет от меня кивков, нужны они ему лишь как знаки препинания в том, что, по сути своей, являлось монологом.
— Я-то думал, что для него это — пройденный этап, — заявил Джейми. — Он же находился у меня дома во вторник на прошлой неделе. Они с Морин просидели полночи за кухонным столом, беседовали. Это был разговор по душам. О том, что я перестал платить алименты, о его возможном возвращении к учебе — да они бы еще сто лет проговорили, если бы я не сказал, что мне пора спать, поскольку завтра у меня тяжелый день.
Завтра была среда — да, день у Джейми выдался напряженный — в коттедже на пляже. Но вечером во вторник его сын Майкл сидел за столом у него в кухне и общался с Морин. Это не похоже на поведение человека, который через пять дней, снова оказавшись за тем же столом, вдруг ни с того ни с сего схватит нож.
— По нему это ударило больнее всех, — продолжил Джейми. — Ему было всего десять, когда я ушел от его матери. Полтора года добивался с ней соглашения, и она всем нам порядком попортила нервы. — Он открыл дверь и протиснулся на сиденье. — Но я действительно думал — для Майкла это пройденный этап. Он поселился здесь в сентябре, начал учиться в университете Южной Флориды… Правда, он бросил учебу в январе, но я думаю, что он собирался возобновить учебу осенью. Я считаю, что он уже начинал… уже начинал опять уважать меня. Любить.
Джейми покачал головой. Он не смотрел на меня. Положив руки на руль, он глядел в лобовое стекло на ярко-белую стену, окружавшую комплекс офисных зданий.
— А потом, в тот день, когда остался с ним один в офисе, я спросил: «Майкл, зачем ты это сделал? Майкл, скажи мне: зачем ты это сделал?» — а он посмотрел на меня и ответил: «Ты виноват, папа, это ты спровоцировал». — Тогда я обозвал его сукиным сыном, паршивым маленьким сучонком и схватил за горло. Потому что Майкл опять начал все с начала, ровно с того же места. Ему как будто опять было десять лет, только теперь он обвинял меня в ужасном поступке, который совершил сам — это, как он сказал мне, я во всем виноват, я спровоцировал. Мэтт, мне хотелось убить его. Я был готов убить его. Если бы Эренберг не зашел, то я бы прикончил его. Господи, честное слово, убил.
Стоило мне переступить порог офиса, как Синтия сообщила:
— Приходил Галатье.
— Разве я не просил вас отменить его визит?
— Я отменила, но он все равно явился.
— Ладно, вызовите его. Но сначала закажите мне сандвич и бутылку пива. И только потом звоните Галатье.
— Какой сандвич?
— Ржаной хлеб с ветчиной. Любой сойдет.
— Список звонивших у вас на письменном столе.
— Хорошо. А Фрэнк где?
— В суде. Последнее слушание дела Келлермана.
— Побыстрее там с сандвичем. С голоду умираю.
Я зашел к себе в кабинет, снял пиджак, ослабил галстук. В мое отсутствие поступило двенадцать телефонных звонков, но лишь один из них был срочным. Я решил, что этим звонком уже занялся Фрэнк, поскольку именно он был связан с последним слушанием в Первом федеральном суде. Звонили из банка — сообщить, что ставка по моему счету уменьшилась на четверть процента, и они готовы разрешить более низкую ставку, если мы успеем внести необходимые изменения в документы до последнего слушания. Рядом со звонком было отмечено время — двенадцать тридцать, а последнее слушание намечалось на час тридцать. Я поднял трубку и вызвал Синтию.
— Я уже заказала, — сказала она. — Ржаной хлеб всюду закончился, так что я заказала с белым.
— Хорошо. Синтия, этот звонок из Первого федерального, про процентную ставку…
— Фрэнк продиктовал изменения, я напечатала их для него на машинке перед его уходом. Долговое обязательство, закладная и декларация завершения сделки. Очень любезно со стороны банка, вы не находите?
— Да. Когда доставят сандвич…
— Я немедленно принесу его вам.
— Кто принял Галатье, когда он приходил?
— Карл предложил, что поговорит с ним, но он отказался. Сказал, что с младшим сотрудником дела иметь не станет.
— Ладно. Давайте уж, вызывайте его.
Через десять минут Синтия принесла мне сандвич с ветчиной и пиво. Пока ел его и пил пиво прямо из бутылки, я продиктовал ей список звонков, которые хотел поручить ей. Нужно было позвонить миссис Джоан Рааль и сообщить, что следующим утром мы освободимся от чокнутого Галатье. Последним в списке значился Луис Кармаго, собиравшийся приобрести многоквартирный дом, экспертизу которого для него провел, по нашему поручению, инженер. Инженер звонил, пока меня не было, и передал, что выявил неполадки и в бойлере, и в системе электроснабжения. Я хотел, чтобы Синтия выяснила у Луиса, хотел ли он по-прежнему совершить сделку или собирался настаивать на том, чтобы продавец сначала починил неполадки за свой счет.
