– Он когда-нибудь возвращался к Голландскому ручью? – спросил я.
– Нет. По крайней мере других записей о нем в дневнике не было. Но рыбачил он еще долго. Интересно, почему он не вернулся. Ведь в том месте он увидел женщину, которую потерял, причем потерял внезапно. Как он мог не вернуться? Если он поверил своим глазам – этого было бы вполне достаточно. Мы же говорили об этом, верно? «Если бы я только мог провести с ней еще час, или полчаса, или даже десять минут…» Что, если бы он сказал ей все, что не успел сказать? Что, если бы у него был этот час – было бы этого достаточно? Да, я понимаю, как это все звучит. С самого начала я знал, что об этом подумают другие – скорбящий муж и отец, не способный смириться с жизнью! Я не мог расспросить дедушку о той записи – он умер в семьдесят пятом. Я ездил навестить отца в доме престарелых, но он наполовину выжил из ума. Я мало что выпытал – все упиралось в то, что ни о каком Голландском ручье дед ему не рассказывал и уж подавно туда не водил. А мать умерла еще в восемьдесят восьмом. Я обзвонил всех: брата, сестру, тетю, дядю, двоюродных братьев и сестер, но никто из них не помнил, что дедушка упоминал о Голландском ручье, тем более что встречался там с бабушкой. Само собой, я проверил карту. Хотел узнать, существовало ли вообще это место. Попыток моих было не счесть, но когда я все же выцепил его, уткнул в него палец и проследил до самого Гудзона, слова дедушки вдруг показались мне куда более убедительными – понимаешь, о чем я?
О да, я прекрасно его понимал. По меньшей мере – осознавал, по какому руслу ринулся в тот момент поток мыслей Дэна.
– Именно тогда ты решил, что мы должны сюда явиться, – вымолвил я.
– Ты всегда искал новые рыбные места, – сказал Дэн. – Скажи, в чем я не прав?
– Рыбные места, – кое-как выдавил я, – никак не связаны с… вот с этим вот, – я махнул рукой на странную рыбу, чьи глаза уже подернулись мутью.
– Увидел Еву, Эйб! Увидел Еву. – Все напряжение давно уже ушло из голоса Дэна – монстр у нас в ногах пусть косвенно, но подтверждал его теории насчет ручья. – Он видел ее. Мой дед видел мою бабушку, его жену, что была мертва уже много лет. Утро за утром я проводил, сидя в машине с дневником, прижатым к рулю, – и читал, читал. Когда свет делался красным, буквы становились темнее, размытее по краям. Когда зеленым – такими светлыми, что их почти нельзя было прочесть. И только желтый свет приводил их в норму. Увидел Еву. Ведь шанс всегда оставался – верно? Шанс, что я смогу увидеть Софи, Джейсона, Джонаса. Что смогу поговорить с ними, рассказать им все. Сказать Софи, что она была лучшей частью моей жизни, что я никогда не достиг бы многого без нее, что мне очень жаль, что почти всю заботу о мальчишках я свалил на нее. Рассказать моим сыновьям, насколько лучше они сделали мою – нашу – жизнь. Извиниться за то, что я не был с ними терпеливее, когда они были совсем маленькими. Сказать им, что я люблю их, люблю, люблю, и что жизнь без всех них для меня не жизнь. Увидел Еву – так почему бы мне не увидеть Софи? Не увидеть Джонаса, Джейсона? А что насчет тебя? Разве ты не хотел бы увидеть Мэри?
– Вот только Мэри в это не впутывай, – сказал я. Звук ее имени вывел меня из оторопи, насланной ручейным монстром, и я раздраженно пнул валявшуюся на земле тушу. – Послушай, я понятия не имею, что это за тварь – но это просто рыба. И ручей этот – просто ручей. Вот и всё.
Я ждал, что он начнет спорить со мной, но я ошибся. Кивнув на рыбину, Дэн спокойно сказал:
– Думаю, она пришла откуда-то с верховьев. Там, где я удил, ручей впадает в большую протоку, слишком неглубокую для рыбы такой величины. – Он отступил на шаг. – То есть нам стоит подняться в ту сторону. Ты со мной?
– Дэн, – сказал я.
Не говоря ни слова, он отправился быстрым шагом вверх по течению.
– Дэн! – крикнул я. Он даже не обернулся. – Черт побери!
На мгновение я оказался меж двух огней. Дэн явно был не в себе, и мне не стоило отпускать его одного в какой-то безумный поход. Но с другой стороны – эта рыба. Я выловил монстра, которого в здешних (и, готов поспорить, всех остальных) краях сроду не водилось. Она вроде бы перестала трепыхаться, но вдруг доползет-таки до воды? Или какое-нибудь хищное зверье прибежит на запах и отобедает моим уловом. Понимаю, как хладнокровно это все звучит – как я мог медлить с выбором? Но во мне говорил гнев – рассказ Дэна о том, откуда он добыл сведения о ручье, и сама причина, по которой он завел нас сюда, порядочно меня разозлили. Он поступал глупо… и, кроме того, его тирада повергла меня в легкий испуг, спрятавшийся за раздражением. Дэн совершенно точно сходил с ума. А тут еще и эта чертова рыба – страшная как сама смерть. С человеческой головой… или просто слегка похожей на человеческую? Ведь, по сути, ничем иным, кроме рыбы, она быть не может. Но уверенность моя таяла с каждой секундой. Тварь выглядела безумно – и все же была реальной. Раз уж я смог выловить тут настоящего мифического монстра, тогда, быть может, то, что дедушка Дэна написал в своем дневнике, – не такая уж и неправда. Может, история, рассказанная Говардом, не вымысел чистой воды. В конце-то концов.
Я снова чертыхнулся вслух. Судя по всему, морок Дэна и Говарда переполз и на меня. Я отвернулся от ручья и достал из-под пакетиков с прикормом, сваленных на дне снастиловки, ножик, купленный на гаражной распродаже несколько лет назад. Лезвие было размечено под школьную линейку. Я решил отмотать еще немного лески из катушки, обрезать ее и повесить рыбину сохнуть на выступе скалы. Ежели удача не до конца отвернулась от меня, улов мой никуда не денется до тех пор, пока я не вернусь вместе с Дэном.
Когда я встал, что-то, замеченное краем глаза, привлекло мое внимание. На краю леса, в тридцати футах от меня, застыла белая женская фигура, прислонившись к стволу лиственницы. На ней не было одежды, ее волосы и кожа промокли, а золотистые глаза были скорее рыбьими, нежели людскими. Хотел бы я сказать, что мне потребовалось время, чтобы узнать ее лицо, но нет – я признал ее сразу же, как будто только сейчас наблюдал, как ее грудь поднимается и опускается в самый последний раз.
Мэри.
5
There fissure
Она уже удалялась от меня в лес. Я хотел попросить ее остановиться, но губы мои омертвели и голос иссяк. Но это все не имело значения. Я двинулся вперед, ворочая ногами тяжело, как в полусне. С руками, протянутыми к ней, с пересохшим ртом и заплетающимися ногами я, наверное, напоминал ребенка, пародирующего монстра Франкенштейна. Сердце колотилось о ребра – судя по ощущениям, оно увеличилось вдвое, став слишком большим для грудной клетки. Будто даже выйдя за пределы моего тела, оно влекло меня куда-то вперед, и все кругом – скалы, деревья, ручей, дождь – влилось в это движение. Золотистые глаза Мэри, не моргая, смотрели на меня, ее босая поступь уводила нас все глубже и глубже в лес. Ее кожа была бледной – смертельно бледной, но все такой же безупречной, как и в первый раз, когда она бросила свой халат мне под ноги в гостиничном номере в Берлингтоне. В мое настоящее ее будто перенесли из того самого прошлого, в котором у нее еще не было шрамов на груди и синяков на руках, в котором у нее еще были волосы и на щеках играл живой цвет, в котором ее тело еще не пожрал рак, оставив лишь кожу и кости. Иными стали лишь ее глаза, беспощадно-золотой оттенок которых лишь подчеркивал то, как странно было видеть ее здесь и сейчас.
