И засыпать по ночам стало еще сложнее.
В теоретической математике есть такое понятие, как парадокс горошины и солнца, или, если вы предпочитаете научные названия, парадокс Банаха – Тарского. Из него следует, что горошину можно разделить на части и составить из них объект размером с солнце – и наоборот. Вселенная эластична.
Аза тоже.
Я хочу, чтобы она была близко, как горошина на ладони, но есть силы, которые стремятся превратить ее в солнце.
На часах уже полночь.
– Закрой глаза, – говорю я, доставая коробок спичек.
Она повинуется, но сначала награждает меня своим коронным взглядом, как будто говоря: тебе ничем меня не удивить, мне известно все обо всем на свете.
А вот и нет!
– Держи, – я кладу подарок ей в руку. – Только не над кроватью.
Я зажигаю спичку, и раздается шипение.
– Можешь смотреть.
Она открывает глаза: в руках у нее бенгальский огонь в форме амперсанда.
– С днем рождения, Аза Рэй, – говорю я.
Темноту прорезают яркие брызги. Судя по выражению ее лица, с подарком я угадал.
& – это именно то, чего я хочу. &, &, &. И еще много &.
Я протягиваю Азе маленький сверток, и она тут же его открывает. Внутри компас, хороший, лучший из всех, что я смог найти. На крышке компаса выгравирован крошечный корабль с крыльями. К подаркам на день рождения я отношусь очень ответственно.
– Стрелка может двигаться в любом направлении.
– В смысле?
– Он будет работать и здесь, внизу, и ТАМ, наверху, – говорю я. – Если возникнет такая необходимость. – По центру компаса вращается маленькая сфера, от которой во все стороны расходятся лучи.
Она наводит компас на меня и улыбается.
– Что ты с ним сделал, Кервин?
Компас немного прокачали, а мне под кожу вживили маленький датчик, и теперь вместо севера он всегда будет указывать на меня.
Да-да, непроверенные технологии – дело рисковое, можете не говорить. Но как только я узнал, что такие штуки уже используются, пусть даже в узких кругах, я не смог устоять и начал прочесывать подпольные форумы биохакеров. Ради такого подарка, я считаю, можно и раскошелиться.
– Вдруг пригодится? – говорю я, и она поднимает на меня свои невероятные чернильные глаза, в которых поблескивает огонь.
– Куда я, по-твоему, собралась? – спрашивает Аза.
А что, если однажды ночью ей взбредет в голову пуститься навстречу приключениям?
– Никуда, – говорю, – но всякое может случиться. Там, кстати, есть встроенный фонарик и еще парочка-тройка полезных функций.
– То есть, если я потеряюсь в каком-нибудь темном месте, мне нужно будет направить компас на север, включить фонарик – и я увижу, в каком направлении находишься ты?
– Совершенно верно.
Недавно я решил собрать статистические данные о любви и катастрофах. Мне встретилось много видов любви: утраченная, разрушенная, запутанная, несчастная и, наконец, любовь, которая сама является катастрофой. Сейчас я пытаюсь выяснить, всегда ли эти два понятия неразрывно связаны между собой. Пока что однозначного ответа я не нашел.
– Ну что? – говорю.
– Что? – улыбается она.
– Тебе не нравится?
– С ума сошел? – говорит она. – Как мне может не понравиться такой подарок?
– Если хочешь, я верну его в магазин, – говорю я, выхватывая компас у нее из рук. Она тут же забирает его обратно.
– Как ты собрался возвращать компас, запрограммированный вместо севера указывать на ТЕБЯ? Думаешь, я захочу, чтобы им пользовался кто-то чужой, а, Кервин? – Она с улыбкой заглядывает мне в лицо.
– Это вряд ли, – говорю я.
Она пылко целует меня, прижимаясь ко мне всем телом так, что между нами вообще не остается свободного пространства. Мы как два кусочка самого необычного пазла на свете.
Есть и утешительные данные, подтверждающие, что не каждые отношения обречены на провал: мои родители по-прежнему друг от друга без ума. Каждый день, год за годом они боролись за свою любовь, даже когда борьба представлялась им невозможной, – так мне сказала Кэрол пару месяцев назад. Кэрол не романтик, она у нас в семье реалист. Это от Евы я слышу воодушевляющие слова о том, что в любви можно найти спасение, когда тебе кажется, что весь мир погрузился во мрак, а вот Кэрол – человек приземленный.
– Я знаю, что Ева всегда меня поддержит, – сказала она. – Даже когда я целыми днями пропадаю в больнице, даже когда у пациента ухудшается состояние, и мне начинает казаться, что я плохой врач, и параллельно я волнуюсь за тебя…
В этот момент она многозначительно на меня взглянула. Я предпочел сделать вид, что не понимаю ее экивоков. У меня нет сил успокаивать мам, пока я сам переживаю из-за судьбы всего мира и, главное, из-за судьбы своей девушки.
– Иногда Ева выводит меня из себя, иногда я ее допекаю, но мы все равно любим друг друга. Ни один человек на свете не подходит мне больше, чем она.
Разумеется, Кэрол с Евой не подозревают, что Аза жива.
Мы сами вольны выбирать свою судьбу. Аза выбрала меня, и вот год спустя она все еще хочет быть со мной – настолько сильно, что даже готова залезть ко мне в окно ночью в бурю.
Аза едва слышно напевает отрывок магонской песни. Под потолком появляется крошечная звезда, голубая по центру и красная по краям. Она такая яркая, что больно смотреть, и такая завораживающая, что невозможно оторваться.
Я включаю камеру на телефоне, чтобы снять звезду и песню Азы для своего архива. Я пытаюсь найти научное объяснение умению магонцев преломлять воздух и управлять материей.
Если вспомнить, что высокие ноты могут разбить стекло, а с помощью низких частот можно отделить кислород от топлива и тем самым потушить огонь, их способности перестают казаться такими уж сверхъестественными.
Сейчас Аза не сотрясает землю: она всего лишь сотворила звезду в миниатюре у меня в комнате. С каждым днем у нее все лучше получается управлять своим голосом.
– Почему у тебя такой вид? – спрашивает она.
– Потому что я по уши влюблен в тебя, дурочка, – говорю я.
Она обнимает меня за талию и целует. Через секунду я отвечаю на ее поцелуй, стараясь жить настоящим. У меня неплохо получается.
– Я тоже по уши влюблена в тебя, дурачок, – говорит она.
Перекатившись на живот, я придавливаю ее своим весом. Я вдыхаю запах, оставшийся после бенгальского огня, и разглядываю ее лицо в свете магонской звезды.
Я целую девушку, которая каким-то чудесным образом стала моей. Мне больше не хочется смотреть на звезду.
Мне хочется смотреть на одну только Азу и верить, что она никогда меня не покинет.
