– Какая восхитительная комната! – восклицает он. – Такая маленькая и уютная. Такая маленькая, – повторяет он, оглядываясь вокруг. – Я чуть не цепляюсь макушкой за потолок! Какой уютной она от этого становится. – Он бродит по комнате, берет деревянный канделябр, с любопытством вглядывается в висящую над камином небольшую картину, написанную маслом, с изображением собаки. – И ковер… он из телячьей кожи?
Я тихонько запираю дверь; слугам были даны четкие указания, но им, возможно, будет трудно удержаться и не войти. Я с удовлетворением замечаю, что все готово: в кувшине стоит мадера, блюдо с маринованными яйцами, тяжелое фетровое одеяло на стуле у дивана. Я беру стакан молока, одиноко стоящий у серванта, и выливаю его в цветочный горшок.
– Я разожгу для нас камин, сир.
– Как интересно! Вы умеете разжигать огонь, моя милая? Вот так удивили! Какими же еще талантами вы обладаете, о которых я не знаю?
Я заливаюсь румянцем, а он смеется, жалея о двусмысленности высказывания.
Он устраивается на диване и смотрит на меня.
Вскоре весело пылает огонь, я сижу на полу у камина, грею руки, ощущая спиной его близость. Луи – мой Луи. Наконец-то. Я развязываю огромную накидку, и она бархатным озером падает вокруг меня. Я делаю глубокий вдох, оглядываюсь на него, взгляд мой исполнен неприкрытых надежд, счастья и любви.
Он присаживается рядом со мной на пол, у камина, до меня начинает доходить, что сейчас произойдет: должна признать, в своих мечтах так далеко я не заходила. Нежными пальцами он тянется к моей накидке, и от его прикосновений меня пронзает острая боль. Когда его пальцы касаются моей шеи, волос, его дыхание становится прерывистым, поверхностным.
– Милая моя, вы такая красавица! – выдыхает он, проводя руками по моему корсету, порывисто сжимая и массируя мою плоть.
Внезапно я оказываюсь в его объятиях, он накрывает меня своим телом, и я руками обхватываю его. Мы оба пытаемся справиться с моими одеждами – я как-то совсем не подумала о процессе раздевания, – но в конечном счете мы оба обнаженные лежим у камина. А потом я ласкаю его, ерошу его волосы, подстегивая войти в меня, сама подталкиваю его к своей добыче.
Когда все заканчивается, он лежит на мне, а у меня нет ни малейшего желания отпихивать его вспотевшее тело. Наоборот, мне хочется лежать так вечно, чтобы он продолжал пульсировать внутри меня, придавливать своим телом, испытывать неистовое желание ко мне.
Заниматься любовью с королем – раньше я ничего подобного не испытывала; король был жестким там, где Шарль был мягок, и мягок там, где Шарль был жестким. Мы лежим вместе всю ночь, в безопасности объятий друг друга, и я опять испытываю странное чувство, что мы знали друг друга всю жизнь и я наконец-то вернулась домой.
От Франсуа Поля Ле Нормана де Турнема
Улица Сен-Оноре, Париж
5 марта 1745 года
Ренетта,
Ваше молчание просто недопустимо. До нас дошли слухи, что Вам выделили комнату в мансарде, где, как всем известно, король удовлетворяет свои маленькие прихоти. Мы просто в смятении от известий о том, что, несмотря на все наши добрые советы, похоже, Вы решили ничего от него не утаивать.
Мы опасаемся, что Вы совершили серьезнейшую, непоправимую ошибку. Как же Вы могли запамятовать главное правило мужского естества: мужчина тут же теряет интерес, как только получает то, что возжелало его сердце? Неужели Вами настолько овладела женская глупость, что пара льстивых слов от могущественного вельможи вскружила Вам голову?
Ваша матушка слегла от беспокойства. Ей нездоровится, и Шарль постоянно интересуется Вашим местопребыванием. Если Вы не станете чаще писать или не вернетесь в Париж и не положите конец такому постыдному поведению, я не смогу обещать, что и далее буду держать его вдали от Парижа, как это было в прошлом.
Просто неприемлемо игнорировать наши советы после всего того, что мы, как семья, сделали для Вас. Прошу Вас, возвращайтесь в Париж, хотя я опасаюсь, что король и сам вскоре утомится от Вас и Вы возвратитесь домой. Мы нежно и искренне любим Вас и желаем всего самого лучшего.
Норман
Глава одиннадцатая
Я комкаю письмо Нормана. Я понимаю, что меня винят в том, что я не пишу, но я не в силах объяснить то, что никто и никогда не сможет понять.
Через год после бала в особняке де Вилль меня привезли сюда в закрытом экипаже, я вошла через черный ход, поднялась, вернее сказать, протиснулась по узенькой лестнице. А теперь я живу в этой маленькой комнатушке, которая благодаря любви стала идеальным гнездышком. Меня заперли в комнатушке, меня балуют, я нахожусь в полудреме и покое, оживаю только тогда, когда он со мной.
И несмотря на то, что меня изолировали от остальных обитателей дворца, я нахожусь в самом центре, потому что в этой комнате находится сердце короля. Я точно это знаю, но не могу объяснить ни дядюшке Норману, ни матушке, поэтому прячусь от них, как маленькая девочка, играющая в прятки.
Мы с королем безнадежно увязли в нашей безрассудной страсти; никогда прежде я не испытывала столь глубокой привязанности. Я влюблена в него до безумия, в чем я откровенно ему признаюсь, и он тоже признается, что любит меня. И не нужно притворяться, не нужно стесняться, робостью и невинной ложью можно наполнить мир ухаживания. В нашей любви нет места для сомнений.
Он уверяет, что я настоящий ангел, созданный самой Природой, а таких красивых очей, как у меня, он никогда не видел. Он говорит, что глаза – это зеркало души, значит, я самая добрая женщина на земле. Когда мы занимаемся любовью – я и понятия не имела, что мужчина может заниматься любовью так часто и страстно, – мне кажется, что я погружаюсь в какое-то волшебство.
И чем лучше я узнаю человека, который, согласно предсказанию, создан для меня, тем яснее понимаю, за что его можно любить: он галантный, нежный, ему легко угодить, он умный и чуткий.
– Из двух разных миров, – говорит он однажды вечером. Он весь день участвовал в утомительных церемониях, и от одного его взгляда, исполненного радости и облегчения, когда ему наконец-то удается воссоединиться со мной, я взлетаю на седьмое небо от счастья. – Из двух разных миров… – Он нежно проводит по моей груди одним пальцем. – Говорят, что в моем королевстве двадцать миллионов человек, однако я знаком лишь с малой толикой.
– Вы слишком закрыто живете, – шепчу я. – Ваш мир слишком ограничен.
– Ха-ха! Я бы не стал такими словами описывать свою жизнь, но вам виднее то, чего я не замечаю.
И все потому, хочется сказать мне, что я здесь чужая, не из вашего мира.
– Однако из всех этих миллионов как двое таких, как мы, нашли друг друга? – размышляет он, теперь наматывая себе на пальцы мои волосы, нежно притягивает мое лицо к себе, чтобы вновь поцеловать. – Встретил вас там, в лесу, а потом еще раз на балу – судьба свела нас вместе. Бог все-таки существует.
