Она глубоко вздыхает, пока мы с тетушкой не сводим с нее глаз. Маркиза без ума от растений и каждый день украшает свои покои свежими цветами. А еще у нее есть сто фарфоровых цветов, которые она опрыскивает соответствующими духами. Невероятно. Наверное, я должна радоваться, что вышла замуж весной, а не в ноябре, в противном случае моя комната была бы наполнена фарфоровыми фиалками, которые было бы не так легко разбрасывать по комнате. На лице у моей тетушки выражение праздной безмятежности – она частенько говорит, что маркизе следует потакать, как маленькому ребенку, – и я пытаюсь сделать такое же лицо, но маркиза скользит по мне взглядом, будто не понимая, кто перед ней.
Мы гуляем по садам Бельвю, по длинной террасе дворца. Лично я… я не особенно люблю сады: постоянные насекомые, ветер, солнце, которое режет глаза. Риск получить веснушки или быть укушенной каким-нибудь жуком не располагают меня к любованию. На маркизе идеальная шляпка от солнца из выкрашенной в розовое соломки, перевязанная ленточкой в тон. Немного вульгарная и деревенская – соломенная, – но должна признать, что она прекрасно ей подходит.
– И разве не восхитительно он смотрелся? В этом зеленом сюртуке и чулках в тон? Эту идею он не одобрял с самого начала, но я убедила его примерить, и, по-моему, ноги его кажутся стройнее в чулках темного цвета, а не в светлых… – Маркиза продолжает радостно восхищаться королем.
Тетушка уверяет, что она так долго боготворила короля, что уже не замечает его недостатков и не помнит ничего другого, кроме восхищения.
– В последнее время он так захандрил, – вздыхает маркиза, как будто она сама страдает от уныния. – Смерть Луизы, графини де Майи… смерть друга всегда больно его ранит.
– Вряд ли ее можно назвать другом, – резко обрываю я. – И ее сослали лет десять назад.
– Почти девять, – бормочет маркиза. У нее негромкий свистящий голос, который завораживает собеседника, обещая открыть ему нечто захватывающее. Следует научиться разговаривать, как она, хотя то, что она говорит, часто разочаровывает, но подает она все с непревзойденным совершенством. Она всплескивает руками над очередным рядом розовых кустов. – Разве не восхитительно – взгляните на этот идеальный оттенок розового, как кромка раковины моллюска.
– Поговаривают, что любовницы короля обречены, все умирают молодыми, – замечает Элизабет, пытаясь отмахнуться от большой пчелы, которая настойчиво кружит над нею. – Почему она ко мне пристала? Готова поклясться, что это та самая пчела, которая преследует меня от самой террасы!
– Сорок один – не такая уж молодая! – возражаю я. – Если уж следовать истине.
– И все же преждевременно скончалась, – бормочет маркиза. – Мы все прокляты? Но я должна отгонять от себя такие мысли. – Она качает головой и улыбается, чтобы приглушить неожиданную грусть, которая омрачает ее лицо. – А сейчас, драгоценная Розалия, вы должны поведать нам, какое удовольствие доставил вам супруг.
– О, мадам, он восхитителен, – отвечаю я.
– По всей видимости, он играет на рожке, – весело говорит маркиза. – Я надеялась, что вчера он нам сыграет, чтобы повеселить короля, но деревенская церемония заняла слишком много времени, а потом момент прошел.
– М-м-м… – Элизабет уверяет, что я не должна слишком волноваться о том, чтобы угодить маркизе, потому что она продержится недолго и они с королем просто друзья. У нее начались бели, и, видимо, это оттолкнуло короля.
Возвращаясь назад к дому, мы увидели приветствующего нас аббата де Берни, друга маркизы, который вскоре уезжает, чтобы занять пост в Венеции. В Венеции, где полно итальянцев! Если туда она отсылает своих друзей, представьте, куда она отсылает своих врагов.
– «И хотя в далекие страны уезжаю, не забуду никогда тех, кого я знаю», – с легкостью импровизирует аббат. У него изящные женские ручки и пухлые щечки, и я подозреваю, что они могут стать приятелями с моим мужем. Взглянув на меня, он делает вид, что не узнал, но это так принято при дворе: пока ты не достиг определенного положения, все делают вид, что ты никто.
– Ах, мой дорогой Берни, – грустно вздыхает маркиза, – горько осознавать, что нужды Франции превыше дружбы, но я уверена, что вы прекрасно устроитесь в Венеции. Хотя мне будет не хватать ваших эпиграмм!
Маркиза берет аббата под руку, и мы направляется назад к маленькому замку. «Кто видит солнце, кто тень над собой, кто-то обласкан, покинут другой».
Глава тридцать третья
Вскоре после свадьбы меня представляют ко двору и я занимаю свое место в свите принцесс Генриетты и Аделаиды, двух старших дочерей короля. Странно, что принцессы еще не замужем, но тетушка Элизабет говорит, что это вполне понятно: с чего бы им хотеть покидать Версаль? И, кроме того, слишком большая часть Европы в руках грязных протестантов, слишком мало осталось подходящих женихов.
Мои новые госпожи являют собой две противоположности: дочери короля Генриетте двадцать три года, она долговязая, печальная и скорее привлекательная. И хотя уже прошло лет десять, тетушка Элизабет уверяет меня, что принцесса до сих пор грезит о своей запретной любви к герцогу Шартрскому. Я удивлена: герцога красавцем не назовешь, но мне кажется, я подружусь с его женой, которая, как поговаривают, несмотря на юный возраст и положение, отличается манерами вольными, как ветер.
Если бы прислуживать приходилось одной мадам Генриетте, я была бы полностью довольна. К сожалению, ее младшая сестра, принцесса Аделаида, совсем из другого теста. Ей девятнадцать, но она уже ведет себя, как королева всей Европы. Она высокомерна и деспотична и всячески помыкает своей старшей сестрой.
Обе презирают маркизу, а меня они причисляют именно к ее лагерю. Как несправедливо. Я должна найти способ показать своим госпожам, что моя преданность не распространяется на эту увядающую женщину с неясным будущим.
Тетушка Элизабет, которая тоже прислуживает королевским дочерям, рассказывает мне, что в свою первую неделю поведала принцессам о пристрастии маркизы к сардинам, выдумав, что она каждый день ела их на завтрак и даже носила сушеные сардины в рукаве, чтобы немного подкрепиться любимым лакомством в любое время. Принцессы заливались смехом, и с тех пор, кажется, они стали доверять ей.
– Мадам графиня де Шуазель-Бопре, – представляет меня мадам Аделаида, и я делаю реверанс. – Как приятно, что вы у нас в услужении. – А по голосу этого не скажешь! – Вы могли бы продемонстрировать свою преданность, принеся мне стакан воды из фонтана в северном крыле, рядом с покоями Люин, – всем известно, что там самая лучшая вода во дворце.
– Мадам!
– Сиврак, проводи мадам, – велит Аделаида, отворачиваясь, – если она не найдет. А теперь вернемся к нашему уроку. Генриетта, прочти еще раз этот абзац. – Принцессы изучают греческий, несмотря на то, что нет греческих королей, за которых они могли бы выйти замуж.
Генриетта опускает глаза в Библию.
– «И не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до…»
[11] Все забывают, как произносится слово «осел», – жалуется она.
