Тетушка получает от Аржансона письмо с новостями из Версаля.
– И как там ваш любовник? – спрашиваю я. Тетушка всегда говорит, что заносчивость меня погубит, но что такое заносчивость, если не правда, сказанная прямо, уверенно и недвусмысленно?
– Ты очень проницательна, моя дорогая Розалия, и я полагаю, что ты заметила, как изменилось ко мне отношение месье графа, – с хитрой улыбкой отвечает Элизабет, имея в виду Аржансона.
Мне противно даже думать о них вместе: тетушка слишком стара, но она уверяет, что их связь поможет в нашем небольшом дельце: Аржансон – один из самых заклятых врагов маркизы, и он будет держать нас в курсе всех передвижений короля.
– Заручившись его поддержкой, – ликует она, – мы вряд ли проиграем. Но, дорогая моя, не забывай хранить тайну. Маркиза не должна даже подозревать, что мы с дорогим Марком что-то затеваем.
– Ей ни за что не догадаться, – бормочу я.
Сама мысль об этом абсурдна. Не могу понять, зачем такой влиятельный мужчина, как граф д’Аржансон, оказывает знаки внимания старушке Элизабет. У нее толстые, обвислые щеки, а когда она смеется, они дрожат, как ванильный крем, в который добавили слишком много молока.
– Я верю, что эта связь делает меня самой могущественной женщиной во Франции! – радостно восклицает тетушка.
– Вынуждена не согласиться; это место все еще занимает маркиза. – К сожалению. Я начинаю проявлять нетерпение из-за того, как продвигаются мои ухаживания с королем; несомненно, между нами существует легкий флирт, но ничего существенного пока не произошло.
Граф д’Аржансон приезжает в Бельвю вместе с королем; через несколько дней должна состояться премьера. Элизабет воркует и хихикает с Аржансоном, при этом выглядит откровенно смешно и похожа на девочку в слишком тесном платье персикового цвета, с цветами в волосах. На мой взгляд, женщины старше тридцати пяти не должны носить цветы, а тетушке уже сорок шесть! И она должна была подарить это платье мне, потому что персиковый – мой любимый цвет. В прошлом месяце умер мой отец – я должна скорбеть из приличия, но, честно говоря, я почти его не знала – и оставленное им состояние оказалось гораздо скромнее, чем мы с матушкой рассчитывали. Не говоря уже о семье моего супруга; несомненно, Франсуа очень рассчитывал на мое приданое. А теперь денег внезапно катастрофически стало не хватать.
Нахмурившись, я возвращаюсь к пьесе.
– Не хмурься, милая, тебе не идет, а то скоро появятся морщинки, как у старины Марка. – Элизабет восхищенно ласкает лицо Аржансона, а я восхищаюсь стальным стержнем, который, по всей вероятности, есть внутри у этого человека. Он и глазом не моргнет, но я замечаю, как его взгляд скользит к моему декольте. Я поправляю корсет, устраиваю одну грудь повыше, улыбаюсь ему и вновь возвращаюсь к пьесе.
– «Случайно. О, клянусь, случайно! И пройдемте в мои покои!» Кто так говорит? Почему нельзя поставить что-то современное? Вольтера или Мариво? – Я с отвращением швыряю текст. Глупая, глупая идея, хотя мне и нравится костюм, который для меня приготовили: бледно-голубое платье из тончайшего муслина. По-моему, если добавить корсет и, возможно, новые рукава, получится великолепное летнее платье.
Вечер премьеры приближается, я нервничаю все больше. Я настолько обеспокоена, что позволила себе отвлечься с одним из лакеев герцога д’Эйена. Нас застает тетушка и бьет меня по лицу сложенным веером, приговаривая, что мне еще следует радоваться, что она не расскажет об этом ни Аржансону, ни Стенвилю. Она называет меня гончей, у которой постоянная течка, и замыкает меня в наших покоях.
Вечером в день премьеры я выпиваю почти целую бутылку шампанского, чтобы успокоить нервы. Вечер – настоящая катастрофа: два музыканта из оркестра заболели, и увертюра звучит фальшиво; король четыре раза зевает; граф де Турен забывает в нужное время вынести набитую утку; да и маркиза выглядит не лучшим образом. В последний момент пропадает ее платье (должно быть, к этому приложила руку тетушка), и ей пришлось заменить его на отделанный рюшем розовый костюм, который смотрится на ней довольно глупо. По крайней мере, вина за этот ужасный вечер будет лежать не на мне. Я решаю, что в будущем я оставлю игру на сцене для хвастунов из низшего класса, которые в этом искусстве мастера.
Только представьте меня, правнучку великого маршала Франции, на сцене! Я думаю, что чувствую себя неуютно из-за своего происхождения, а не из-за отсутствия таланта.
Письмо с письменного стола маркизы де Помпадур
Версальский дворец
15 июня 1752 года
Дорогой мой доктор Кенэ!
Как приятно получить Ваше письмо! Я так рада, что Вы добрались в добром здравии в Бордо. Ваши заслуги перед дорогим дядюшкой Норманом бесценны, поэтому не стоит благодарить меня за деньги и подарки. Я рада сообщить, что чувствую себя намного лучше с тех пор, как стала принимать тоник, который Вы посоветовали перед отъездом: кто бы мог подумать, что морские моллюски и гвоздика способны так тщательно очищать?
Боюсь, что Его Величество не в таком добром здравии. Он до сих пор не может отойти от утраты принцессы Генриетты; подобное горе должен испытать каждый человек. А еще ситуация усугубляется тем (почему, дорогой мой Кенэ, скажите мне, почему мы должны обращать внимание на то, что говорят вокруг? – великая для меня загадка, которую я бы хотела разгадать), что люди полагают, будто смерть нашей дорогой мадам Генриетты – это наказание королю за его беспутный образ жизни. И конечно, все обвиняют меня, даже несмотря на то, что мы больше не близки; простите мне мою дерзость, но Вы отлично осведомлены о нашей ситуации.
Я старалась изо всех сил (не перетруждалась – я почти слышу, как Вы уговариваете меня отдыхать) развлечь его; мы поставили в Бельвю пьесу, первую с тех пор, как закрылся наш маленький театр в Версале. Постановка имела огромный успех, и мы приняли в нашу обычную труппу молодое дарование – графиню де Шуазель-Бопре. Она несколько неуклюжа и юна, но ее веселый нрав помог Его Величеству пережить горе.
Должна похвастать Вам, что сегодня получила первый том «Энциклопедии»! Несмотря на все нападки на эту книгу, я знаю, насколько она Вам дорога. Книга крайне познавательна, и я с удовольствием читала про Анголу и асбест. Моя близкая приятельница Франсуа, герцогиня де Бранка, обрадуется, когда узнает, что это химическое вещество может помочь улучшить цвет лица.
Вынуждена с Вами прощаться; часы пробили два, и я должна немного вздремнуть, «чтобы восстановить красоту», как точно Вы это называете.
Ж.
Глава тридцать девятая
По возвращении в Версаль я обнаруживаю, что не я одна с нетерпением жду дальнейшего развития событий.
– Мы должны ускорить процесс, – заявляет Аржансон. – Король – как ленивый рак, даже не пошевелится, если его не подтолкнуть. Он и так счастлив с теми пташками, которых ему поставляет Лебель благодаря дружбе с маркизой. Быть может, он и сам рад, что у него две королевы, с которыми он не спит. Но нас это не устраивает. Лето как раз и есть то время года, – продолжает он, – когда мысли всех мужчин, и даже королей, только о любви. Маркиза не единственная, кто умеет ставить спектакли; мы сами идеально сыграем эту увертюру. Вы понимаете меня, мадам? – заканчивает свою речь вопросом Аржансон, садится и делает знак Элизабет, чтобы она налила ему еще чашечку чая.
