– Он не простой граф, признаться, он и не граф вовсе, по крайней мере, мне кажется, что среди множества его титулов нет титула графа… хотя, конечно, может быть, он и граф. – Она замолкает, делает очередной глоток яблочного напитка. – В общем, дитя, наш граф… король.
Я поднимаю голову и округляю глаза, строя из себя невинность.
– Ты ведь и так уже догадалась, верно? Я знаю, что вторая маленькая шлюшка была не такой умной, но ты… ты оказалась хитрее. Хорошо, что ты умеешь хранить тайны. После разговора с Его Величеством и его… человеком, который отвечает за удовольствия короля, было решено, что во избежание таких нелицеприятных сцен, как с мадемуазель Клер… он будет продолжать навещать вас тайно! Не забывайте! Но ты будешь знать, кого обслуживаешь.
– А Клер вернется?
– Нет. А что?
– Она подумала, что он король, а вы сказали, что она сумасшедшая. Но она же была права.
– Нет, Клер больше никогда не вернется, но я уверена, ее кровать недолго будет пустовать. Что там с девушкой Давида? – обращается мадам Бертран к сидящему в углу мужчине.
– Работаем, работаем, – бормочет Лебель из тени, где он все время находился, наблюдая за нами.
* * *
Я тренируюсь делать реверанс в красных туфлях на высоких каблуках, и когда граф – нет, теперь я должна называть его король – возвращается, я усаживаю его на кровать, встаю перед ним. Я сбрасываю платье и обнаженная делаю красивый реверанс, ни разу не шатнувшись.
– Я тренировалась специально для вас, – произношу я своим елейным голоском, – Ваше Величество.
– Ах, не нужно титулов! – восклицает он, устраиваясь на постели. – Ты и представить себе не можешь, как мне нравилась анонимность. Анонимность – когда окружающие, которые думают, что знают все, тебя не узнают. Но такова судьба короля – никогда не быть одному, никогда.
Я не знаю, почему он стремится к одиночеству, но я сочувственно шепчу:
– Должно быть, очень тяжело быть королем.
Меня нестерпимо душит смех, поэтому я зарываюсь лицом в подушки, и тело мое сотрясается от смеха, что поражает графа… я хочу сказать, короля… и вскоре я уже в его объятиях, а сама думаю: король всего лишь мужчина, как и все остальные.
Письмо с письменного стола герцогини де Помпадур
Версальский дворец
11 мая 1753 года
Милый мой Берни!
Благодарю Вас за новости из Венеции и Пармы – как мило со стороны мадам инфанты осчастливить Вас визитом. Здесь жизнь течет своим чередом: развлечение перемежается работой. В этом году настал черед герцога де Ришелье быть первым камер-юнкером, и как бы я ни пыталась (а я стараюсь изо всех сил), не понимаю, как избежать этого мерзкого человека. Я уже советовала королю вознаградить своего преданного друга и назначить губернатором в Гиене
[15] – туда зимой добираться недели две, не меньше.
Его Величество пребывает в добром здравии, хотя в последнее время мало ездит и предпочитает проводить ночи в городе, наносить визиты друзьям. Ему нужно как-то отвлечься от разногласий с парламентом и плохих новостей из колоний – эта агрессия со стороны англичан так досаждает! Кажется, что только решил одну проблему, как тут же возникает другая: пришла беда – отворяй ворота. Мы даже обсуждали возможность выслать парламент и заменить его другой институцией, более сговорчивой и уважительной к королю. Серьезный шаг, но, боюсь, другого выхода нет.
На днях мы с Кенэ поспорили: откуда берется эта непокорность? Кто-то винит во всем «Энциклопедию», которая привела к тому, что люди стали сомневаться во всем в этом мире. Боюсь, что я уже не так восхищаюсь этим предприятием. Доказывать, что у животных есть душа! Хотя иногда, когда я смотрю в маленькие живые глазки своей мартышки Николет… да уж. Не стану продолжать свои рассуждения из уважения к Вашему духовному сану.
В очередном письме, которое, возможно, я напишу в более интимной обстановке, мы обсудим с Вами любопытную идею Кауница, австрийского министра иностранных дел. Быть может, желанная инициатива от наших традиционных врагов? Мне кажется, что нашим нынешним союзникам не хватает храбрости: Фредерик Прусский не предпринимает ни малейшей попытки завоевать мое уважение, и я слышала, как он называл меня несчастной напудренной дамочкой.
Навсегда Ваша, с заверениями дружбы,
Ж.
Глава сорок восьмая
Теперь, когда я знаю, что он король, меня иногда приглашают во дворец. Меня приносят в портшезе, за плотно запахнутыми занавесками, потом по черной лестнице поднимают в маленькие покои на чердаке. Тут очень роскошно, но я понимаю, что во дворце, который называют чудом Европы, есть места и покрасивее.
Повсюду маячит тень великой маркизы де Помпадур, друга и любовницы короля: в удивительном бирюзовом сюртуке короля (когда я делаю ему комплимент, он отвечает, что это подарок его близкого друга); в вазах с гортензиями в полном цвету в комнатах на чердаке (Лебель сообщил мне, что это любимые цветы маркизы); в морщинках, которые иногда залегают на лбу короля, когда он рассказывает мне, как они много с ней работали.
– Целый день провел с маркизой, – говорит он, поднявшись по лестнице и падая на кровать. – Бесконечные петиции о месте ловчего, которое опять освободилось. Мы так и не смогли принять решение: приблизить одного – значит разочаровать другого, как мудро заметила маркиза. Хлопотливое и запутанное дело. А еще парламент… – Я поглаживаю его по шее, мне очень хочется расспросить короля о маркизе, но что-то меня удерживает.
Чтобы как-то развлечь нас, король присылает нам на улицу Сен-Луи аквариум с маленькими китайскими рыбками. Они красные и золотистые – в тон моих туфель, но не такие красивые. Роза полагает, что мы должны их съесть, и не понимает, когда я объясняю ей, что рыбки для красоты. Я наблюдаю за тем, как маленькие рыбки плавают в аквариуме, смотрю в их бессмысленные стеклянные глаза и думаю о ней. Когда-то она принадлежала к буржуазии и носила ужасную фамилию – Пуассон. Рыба. Говорят, что она ничуть не стыдится своих корней, и, вероятно, в этом мы с ней похожи. Конечно, она более высокого происхождения, чем я; как мама ни кичится, но я-то знаю, что до знати нам далеко. Однако если сравнивать ее с королем, то она обычная простолюдинка. И все же он полюбил ее… А теперь мне кажется, что он любит меня.
Появляется новенькая, Катрин, дочка служанки какой-то важной титулованной дамы, живущей во дворце. Она уверяет, что однажды даже танцевала в балете, который ставила Помпадур; она играла роль индианки, на ней был костюм из кожи и перьев. Но как бы там ни было, ее только дважды приглашали в комнаты на чердаке, а меня целых пять раз.
Катрин – потрясающая девушка с острым умом и удивительными рыжими волосами. Благодаря своим связям во дворце она считает себя знатоком всего, что касается Помпадур. Она уверяет, что эта могущественная дама не позволяет ни одной красотке появляться возле короля, делая исключение только для таких юных девиц, как мы, но при этом нас никому никогда нельзя показывать. А еще она говорит, что таких домов, как наш, по городу, да и по всей стране, разбросано множество. В этом я сомневаюсь, король – обычный человек и проводит здесь не слишком много времени.
