Я улыбаюсь, наклоняю голову, но втайне желаю, чтобы Бриджит уехала или забеременела и ее отослали прочь. Она сказала мне, что однажды король признался, что любит ее, хотя и произнес это, прежде чем кончил, а мужчины часто что-то такое говорят в момент экстаза. Я думаю, что она занимается чем-то омерзительно грязным с королем, а он предпочитает сейчас именно это, вместо того, что обычно естественно происходит между мужчиной и женщиной.
– Берегись сестры, – шепчет Катрин, ее рыжие волосы рассыпаны по плечам. Раньше ее обязательно сожгли бы на костре, как ведьму; мама всегда говорила, что рыжий – это цвет лобковых волос дьявола. – Когда-то король страстно любил графиню де Винтимиль. А она была сестрой графини де Майи, и эта Винтимиль была страшной, как смертный грех. Как и твоя сестра. Я узнала это от проверенных людей: друг дядюшки моей кузины служил у ее мужа.
Письмо с письменного стола герцогини де Помпадур
Версальский дворец
1 апреля 1754 года
Милая моя Франни!
Как интересно узнать о твоей поездке в Пломбьер-ле-Бен! Просто чудесно, что принцесс шумно приветствовали во время их путешествия, потому что в Версале у них недостаток внимания. Наслаждайся минеральными источниками – уверена, они чудесным образом повлияют на твой цвет лица.
Как же я жалею, что тебя нет рядом, родная моя душа! Как же мне нужны твое присутствие, твое сочувствие. Все просто ужасно. Ее называют Маленькой Королевой, и, чтобы продемонстрировать свою приверженность, ее сторонники носят что-то маленькое, в то время как мои друзья носят что-то большего размера. Даже непонятно, из тщеславия или в знак преданности ей маркиз де Гонто ковыляет на крошечных каблуках? И неужели миниатюрный веер, величиной с ладонь, действительно принадлежит ее дочери, как вчера за картами уверяла графиня де Грамо?
Слухи опаснее бешеных собак, и от всего происходящего у меня болит голова. Она же ребенок, обычная проститутка! Луи не может относиться к ней всерьез! Я вспоминаю, как однажды ты говорила, что его увлечение – быть недосягаемым. И с возрастом это усугубляется. Я знаю, что он до сих пор любит меня. Или это больше похоже на зависимость, чем на любовь? Как бы там ни было, но интриганы видят в этой беременной малышке новую «шишку», и я не удивлюсь, если они скоро нанесут очередной удар. Не знаю, кто за этим стоит, но это может быть кто угодно.
Должна заканчивать свое послание, так как мне еще нужно написать шесть писем и еще четыре продиктовать. Много работы: Машо назначают министром флота; Аржансон, как всегда, упрямится; а от постоянного ремонта водопроводов у моего брата Абеля уже голова кругом идет.
Доброго пути назад, мой дорогой друг,
Ж.
Глава пятидесятая
Боль нестерпимая. Но все напрасно. Ребенок умер. Мне говорят, что родилась девочка. Я оплакиваю ее смерть и пустоту в своем сердце.
Я могла бы стать матерью королевского младенца.
Меня приезжает навестить мама, качает головой, глядя на мои слезы. Готовит мне терпкий чай из листьев, горький и приправленный имбирем. Садится на мою постель, напряженно всматривается в мое лицо.
– Я потеряла четверых, – хриплым голосом говорит она. – Такова жизнь. Нет, твоего жалко больше. Мои были безымянными недоразумениями, которых даже не было времени крестить, а твоя малышка могла бы стать дочерью короля. Не сын, конечно, но все же – великая честь, которая бы обеспечила тебя – всех нас – на всю жизнь. Да ладно, будут еще дети. И помни, не показывай королю своего горя, когда он придет. От женских слез мужчины размякают.
Я смотрю на нее, охваченная горем. Комната набита розами, присланными из дворца, невозможно дышать из-за их удушливого аромата. Я опять начинаю плакать по тому, что утратила, о том, что могло бы быть.
Мама ахает, убирает волосы с моего лица, выдавливает прыщик на подбородке.
– Я оставлю тебе эту настойку из уксуса и глины. Начиная со следующей недели каждый день принимай ванну, она все подсушит, и ты опять будешь красивой и подтянутой. Ты должна слушать мои советы, потому что никто не захочет любить неряху, правда?
– Конечно, матушка, – мрачно отвечаю я.
От чая меня начинает мутить – запах имбиря перемешался с тяжелым ароматом роз в маленькой душной комнатке. Я хочу, чтобы она ушла, оставила меня наедине со своими мыслями и горем; мне хочется подумать о своей доченьке, представить себе ее жизнь на небесах.
Но мать усаживается поудобнее и развлекает меня новостями из Парижа, рассказывает о моих сестрах: о недавней смерти шевалье де Лонге, очередного приятеля Маргариты (иногда мне кажется, что сестру мою прокляли: ее воздыхатели мрут, как мухи зимой); о недавнем триумфе Магдалены с директором французской комедии; о новом начальнике полиции у них в округе, который не такой сговорчивый, как был предыдущий. Она просит показать мои драгоценности и наряды и с жадностью их рассматривает. Она прячет в карман гребень для волос с рубином, уверяя, что мне еще подарят, а дома очень нужны деньги.
– И не забудь вдобавок к тому дому на улице Сент-Апполин попросить себе титул. Сущий пустяк, несомненно, это можно устроить, – наставляет она, целует меня в лоб, и мы наконец прощаемся.
Приходит король, целует меня – он сама нежность. Я плачу, потому что мне его очень не хватало и потому что ребенок умер, но, кажется, он совсем не против моих слез. Он обещает подарить другой гребень вместо того, который забрала моя мама, и уверяет, что все, что я ни попрошу для своей семьи, будет исполнено. Похоже, его совершенно не расстроила смерть ребенка, наверное, у него и так слишком много дочерей.
Пару недель спустя меня вызывают в Версаль, где мы вместе обедаем, только вдвоем. Мы занимаемся любовью, он признается, что как никогда доволен мной и все так же меня любит, говорит, что скучал по мне так сильно, что даже представить себе не мог. Я блаженствую, купаясь в любви, и все тревоги и печаль минувших месяцев развеиваются от его прикосновений. И я понимаю, что я тоже сильно по нему скучала, по-настоящему скучала.
Несмотря на ласковые слова, король какой-то грустный. Он признается, что ему не хочется разговаривать, но когда мужчина такое говорит, это часто означает противоположное. Я уговариваю его поведать мне свои тревоги.
– Все дело в маркизе, маркизе де Помпадур, – вздыхает он. – Моем добром друге.
– Я знаю, кто она, – негромко отвечаю я. Вся Франция знает, кто она, наверное, уже весь мир знает. Я не рассказала королю о визите маркизы в Фонтенбло.
– Да-да, конечно, знаешь. Она прекрасная женщина. Бедняжка… ее маленькая дочь умерла. Умерла в Париже. Можешь себе представить, как она раздавлена. – Лицо короля мрачнее тучи от скорби. – Бедняжка, – вновь повторяет он. – А малышка была очень милой… не такая красавица, как ее мать, но довольно симпатичная. Фанфан… она зовет… звала ее… Фанфан.
Что ж, между нами много общего, но я понимаю, что тут кроется и отличие. Как сказала моя мама, жизнь младенцев в этом мире быстротечна. Но дочери маркизы было почти десять лет. Чуть моложе меня.
