– Она хорошая женщина, – отвечает Диана, глядя на Конти, который кивает. – Но она стареет, сейчас стала религиозной, не сказать, что очень, но намного религиознее, чем ранее. И, мне кажется, она сама будет рада покинуть двор и счастливо доживать свои дни в монастыре. Ты как думаешь?
– Мне кажется, что к этому стремятся все старухи, – нерешительно произношу я.
Не могу себе представить маркизу в ее элегантных туалетах, безупречных платьях где-то в унылом монастыре. Хотя, быть может, она так же элегантно обставит келью, как свои покои в Версале, привнесет свет в келью обоями с цветочным рисунком, а часовню выкрасит в цвет мяты?
– Отлично сказано, мадам, отлично сказано, – соглашается Конти. – Как заметила мадам де Лорагэ, рыбка уже готова плыть в монастырь. И там, вне всякого сомнения, она обретет счастье и успокоение. А сейчас, перед уходом, я хочу обсудить еще один вопрос. Вот имя одной турчанки, которая предлагает множество наслаждений, и это не турецкие сладости. Она обучает женщин. И результаты восхитительны. Сам я не пробовал, но многие в Париже пробовали. Король привык быть в руках… профессионалок. И его вкусы стали намного утонченными, нежели в былые годы.
Я недоуменно смотрю на него, а потом… Ой! Неожиданно меня осеняет, о чем он говорит. Я хихикаю, Конти поджимает губы. Он встает, роняет на стол маленькую записку.
«Мадам Султана, – написано там витиеватым почерком, – улица Пюи де Л’Эрмит, 75».
– Я удаляюсь, – кланяется Конти на прощание. – Дверь открыта, надеюсь, у вас верные друзья, – он с сомнением смотрит на Диану, – чтобы гарантировать вам безопасность.
Письмо с письменного стола герцогини де Помпадур
Версальский дворец
16 сентября 1756 года
Милый мой Абель!
Дело решенное: мы отправляемся в Фонтенбло позже, чем ожидалось, и эта отсрочка поможет тебе закончить все ремонтные работы во Дворце Принцев до нашего приезда. В Версале все на ушах – вот-вот начнется война: можешь представить себе все эти ревнивые перипетии за должности и командование. И парламент не сплотился за спиной короля, а продолжает искать свою выгоду: теперь требуют, чтобы все законы, которые предлагает и подписывает королевский совет, проходили через них! Они просто ненасытны.
Уверена, до тебя уже дошли слухи, но не обращай на них внимания. Несмотря на то, что семья этой девчонки как опиум или спиртное для короля, но, по-моему, ее единственный козырь – поразительная схожесть с герцогиней де Шатору. Я ничуть не тревожусь. И тебе не советую.
И последнее. Не злись, но твоя непримиримость по-настоящему досаждает. Тебе почти тридцать, и ты подумай, как была бы счастлива наша любимая матушка, если бы у тебя были семья и дети! Скажи, что ты думаешь о мадам де Кадилак? Она недавно овдовела. Очаровательная женщина.
Обязательно встретимся с тобой в Фонтенбло в ноябре. Пожалуйста, убедись, что покои моей доброй подруги Мири располагаются достаточно далеко от графа де Матиньона; его жажда мести из-за ее кроликов лишь нарастает. Похоже, его ничем невозможно успокоить.
Ж.
Глава пятьдесят седьмая
– Я буду Мелани!
– А я Филиппиной! Нет, подожди – Филибертой!
– А быть может, Эглантиной!
– Нет-нет, Эглантина звучит как «скарлатина». Боюсь любых болезней, а при скарлатине горло становится ярко-пурпурным: только представь себе зимнее платье такого насыщенного, темно-пурпурного цвета.
Мы с тетушкой в экипаже направляемся к мадам Султане и выбираем себе вымышленные имена для этого тайного визита. Целое приключение! Диана уверяет, что ей даже любопытно: говорит, что слышала об этом заведении от супруга, но сама там никогда не бывала.
– А какое смешное имя – представь, если бы тебя звали Султаной! Звучит совсем неуважительно, но, наверное, турок не за что уважать, ведь они варвары.
– Диковинное имя, – соглашаюсь я.
– Когда мы с супругом были в Саксонии, встретили женщину по имени Фатима!
– О, Фатти! – Мы заливаемся смехом.
Мадам Султана приветствует нас и украдкой заглядывает в ожидающий нас экипаж, богато украшенный геральдическими символами супруга Дианы. Наверное, следовало оставить экипаж за углом.
– Мне уже давно покровительствуют дамы при дворе, мадам, – говорит она, приветствуя Диану, которая только хихикает, отвлекаясь на пару бархатных наручников на боковом столике.
– Скажите, кто? – интересуюсь я, но женщина только кланяется – как мужчина! – и качает головой.
– Нам вас рекомендовал человек, занимающий очень высокое положение в этом королевстве, – говорю я, чтобы произвести на Султану впечатление важностью своего визита.
Она загадочно улыбается, наклоняет голову.
– Одно из самых высоких.
К большому разочарованию, она совершенно не поражена.
– Скажем прямо, это принц де Конти, – наконец произношу я.
Диана кладет тонкий эластичный кожаный хлыст, слишком маленький для лошади, и накрывает ладонью свою руку.
– Марианна, мы должны быть осмотрительнее.
– А вы, мадам, должно быть, Марианна де Майи де Куаслен? Месье принц де Конти предупредил о вашем приходе.
– Да, – несколько скованно отвечаю я, не зная, стоит признаваться или нет. Уже слишком поздно представляться просто «Мелани».
– Рада знакомству, очень рада. Прошу сюда, мадам де Куаслен. Вам тоже нужен урок, мадам?
– О нет, Диана… я хочу сказать, Филиберта, слишком стара для таких уроков, – отвечаю я Султане, а Диана роняет небольшую цепочку, с обоих концов которой свисают странные серебряные шарики.
– А вы, наверное, мадам герцогиня де Лорагэ? Какая честь с вами познакомиться. – При этом мадам делает глубокий реверанс. – Ваш супруг, мадам, один из моих самых лучших посетителей. Я высоко ценю его – даже после того неприятного инцидента с венгерскими близнецами…
– Ах да, это был несчастный случай, – соглашается Диана, – но он уверял, что они быстро поправились.
– А что произошло? – спрашиваю я с интересом.
– В этом деле осмотрительность ценнее золота, – отвечает Султана своим спокойным, приводящим в ярость голосом, и я решаю, что она совсем не турчанка; ее манера растягивать слова напоминает мне одну мою служанку из Пикардии
[20].
Я следую за ней по коридору, увешанному бархатом, и мы не успеваем далеко отойти, как я слышу жужжащий голос Дианы:
– Ах, дорогой мой Эйен! Не ожидала вас здесь встретить! А это кто? Ваш друг? Граф дю Барри?
