– Личный.
– Так нам по-прежнему еще нельзя на них взглянуть?
– Увидите со временем. – Прия улыбнулась ему, хитро и дерзко, и я буквально видела, как Эддисон размышляет, хочется ли ему на самом деле увидеть их. Инара тоже поняла его сомнения и закрыла лицо краем лоскутного одеяла, чтобы заглушить смех.
– Так что происходит? – поинтересовалась Прия. – Похоже, началась интригующая игра, и ее не прояснишь обычными сообщениями или телефонными звонками. У вас, ребята, все нормально?
– Хотел обновить для вас, девчонки, знания о наших событиях, – сказал Эддисон, и обе девушки кивнули, прищурились и сосредоточенно уставились на меня.
Наша группа редко привязывается к детям так, как у нас вышло с этой парочкой и Викторией-Блисс, но я неизменно радовалась, что мы сблизились с ними. Почти всегда радовалась нашему сближению, хотя быть единственным объектом их пристального внимания и плотного наблюдения сродни присутствию в церковной исповедальне.
Несмотря на то, что это в основном моя история, именно Эддисон сообщил им о последних «доставках» – то есть о том, что они имели место, и, не вдаваясь в подробности, о разрыве с Шиван. Внимая его словам, Инара рассеянно кивала, но когда Эддисон дошел до разрыва, глаза Прии прищурились. Все-таки ей никогда особо не нравилась Шиван. Так или иначе, чисто по-человечески Шиван ее не волновала; ей просто не нравилось, что мы встречались. Однажды, только один раз, она объяснила мне причину: ей не нравилось, что с Шиван я выгляжу наполовину потерянной. И в потрясающем свете прошлого она оказалась абсолютно права.
Но именно Прия сразу спросила:
– Ты в порядке?
– Пока, – откликнулась я ей. – Полагаю, я еще не до конца все обдумала.
– Но, надеюсь, ты обдумаешь все разумно?
– И я надеюсь.
Прия что-то пробурчала, но быстро умолкла, покачав головой, и решительно заявила:
– Хотя, знаешь, будет нормально, если ты и попсихуешь. Немножко.
Инара, на пару с Эддисоном, выразительно фыркнули; оба пребывали в явном замешательстве, осознавая, что давненько уже они не выдавали столь одинаковой реакции. Сколько же раз нам приходилось говорить Прие – да и Инаре тоже, по существу, – что из показной нормальности ничего хорошего не получится?
– Говоря о ненормальности, – нахмурившись, начала Инара, – ты получала известия от Равенны со времени ее последнего визита? Она по-прежнему не подходит к телефону и не отвечает на письма.
– Нет, она не звонила. Ты беспокоишься больше обычного по какой-то особой причине?
Инара покраснела – совершенно явно покраснела – и смущенно уставилась на лоскутное одеяло. Почему-то, вопреки всему, она не потеряла способности переживать за людей, но еще невольно смущалась, когда кто-то замечал это. Фактически почти как Эддисон.
– Если вы расценивали выживание Бабочек по весьма вероятным психологическим срывам и склонности к убийству, то Виктория-Блисс безоговорочно на первом месте, а я сама буквально дышу ей в спину.
Эддисон и Прия кивнули.
– Равенна, естественно, заняла третье место.
С глухим стуком я резко поставила бутылку пива на журнальный столик.
– Правда? Но она говорила, что ей стало лучше, – по крайней мере, до той последней ссоры.
– Ее состояние неоднозначно. Разделяя Равенну и дочь сенатора Патрис или просто пытаясь осознать, как эти две ипостаси сосуществуют в одном человеке, понимаешь, что их жизнь невозможна в присутствии ее матери с ее неизменной публичностью.
– Моя мама предложила ей жить у нас в гостевой комнате, – добавила Прия. – Париж ведь достаточно далеко, чтобы попытаться начать новую жизнь; там она будет в безопасности жить с любящими людьми и сможет постоянно связываться с Инарой.
Лицо Инары, уже успевшее побледнеть, ярко вспыхнуло, как обычно бывало, когда кто-то напоминал ей, что она, по существу, стала главой семейства Бабочек и до сих пор остается ею.
– Я сообщу вам, если она свяжется со мной, – пообещала я.
Мы увлеченно пообщались еще немного, делясь новостями, которые трудно передать в текстовых сообщениях.
Вскоре после полуночи раздался звонок моего личного телефона.
Номер звонившего я не узнала.
Обычно звонки с неизвестных мне номеров я отслеживаю, дождавшись режима автоответчика, что весьма разумно, по-моему, учитывая впечатляющие события месяца. Эддисон бесшумно подошел ко мне, и девочки тоже притихли; их лица выглядели размытыми из-за качества дешевой веб-камеры и гигантского телеэкрана.
После третьего звонка я приняла вызов.
– Рамирес.
– Рамирес, это Дрю Симпкинс.
Черт, дождалась!
Я включила громкую связь.
– Симпкинс, я ночую у Эддисона, мы слушаем вас. В чем дело?
Не последовало никаких комментариев по поводу присутствия Эддисона и моей ночевки у него. Половина Бюро полагает, что мы трахаемся, а другая половина уверена, что мы всё никак не осозна́ем, как часто нам нужно трахаться.
– Мне только что позвонила детектив Холмс, – ответила эта особа. – Семилетнего мальчика, Мейсона Джефферса, высадили перед входом в отделение экстренной помощи больницы принца Уильяма. Весь в крови, но, видимо, не своей. Мальчик молчит, однако к его плюшевому мишке приколота записка, где сообщается его имя, возраст, адрес и просьба обратиться к вам.
– А его родители?
– Холмс хочет, чтобы вы подъехали к дому мальчика. На сей раз я разрешаю.
На сей раз. Симпкинс в своем репертуаре.
– Какой адрес?
Эддисон поискал ручку, нашел маркер и записал адрес на руке, за неимением поблизости бумаги.
– Мы будем там через двадцать минут, – уверенно сообщил он, и Симпкинс, одобрительно хмыкнув, отключилась.
Инара и Прия серьезно глядели на то, как мы вскакиваем с кожаного дивана.
– Будьте осторожны, – озабоченно произнесла Прия, – и по возможности держите нас в курсе.
– Не следует ли нам отменить задуманный на грядущие выходные приезд? – спросила Инара.
– Нет, ничего не отменяйте, – ответил Эддисон. – Марлен уже забила холодильники. Вы не можете бросить нас одних с таким количеством изысканной выпечки.
– Ладно… Мы садимся в четверг днем на шестичасовой поезд, так что если планы изменятся, то это точка невозврата.
– Только вы думаете, что шесть вечера – это еще день, – покачав головой, заметил он и взял лэптоп, собираясь выключить его.
– А вы думаете, что шесть утра бывает только утром, – парировала она.
– Это и есть утро.
– Ничего подобного, если вы еще не ложились спать.
