Я почувствовала изумление Элизы; она вздрогнула всем телом, но практически не изменила позы.
– Наш Вик?
– Наш Вик. Он сказал мне, что теперь со мной все будет в порядке, что те мужчины больше никогда не обидят меня. Они отобрали у меня даже футболку – все, что оставалось на мне из одежды, – поэтому Вик закутал меня в свою куртку, а тем временем кто-то из его команды принес инструменты, чтобы снять с меня чертов наручник. Еще один парень – по-моему, Финни – принес одеяло и плюшевого мишку. – Я помахала Стерлинг медвежьей лапкой и скорее почувствовала, чем услышала ее тихий смешок. – Вик поднял меня и вытащил к свету, наверх, где царила кошмарная неразбериха. Вокруг толпилось множество людей. Некоторые из мужчин, державших меня взаперти, были убиты, но большинство только ранены или закованы в наручники. Когда мы с ним проходили к выходу, на мгновение все на нашем пути замолкали. Замирали в напряженном молчании, потрясенно глядя на нас, а потом возвращались к своим делам.
– Мне знакомо такого рода молчание.
– В этих лесных дебрях не было никаких дорог, через них не смог бы проехать ни один вездеход. Вик тащил меня две с половиной мили до ближайшего выхода из леса, где стояли машины с включенными фарами и бешено крутящимися мигалками. Он отнес меня в машину «Скорой помощи», а я боялась отпускать его; тогда он остался со мной, пока парамедики обрабатывали мое лицо и лодыжку и все остальные раны. Он сказал, что отвезет меня домой к моим родителям.
– Не представляю, чтобы это могло хорошо закончиться.
– Я принялась кричать. Сказала ему, что не могу пойти домой, не могу вернуться туда, чтобы мой папа опять обижал меня. Я обещала, что буду хорошо себя вести, умоляла сделать что-нибудь, чтобы мой папа больше не смог меня тронуть. И его лицо вдруг сделалось таким… честно говоря, не уверена, видела ли ты когда-нибудь Вика в состоянии, когда он готов взорваться и испепелить все огненным взглядом.
Голова Элизы качнулась на моем плече.
– Я видела, как он злится, но не до такой степени. Помню намек на нечто подобное три года назад, когда мы разбирались с дебильным Арчером, но он предоставил его Финни.
– Когда в больнице подлечили и забинтовали все мои травмы и шрамы, он вернулся с социальным работником и другим полицейским, и они расспросили меня об отце. Моя комната в доме осталась в неприкосновенности; отец не мог ничего там убрать, не желая давать повод родственникам заподозрить, что он не надеется на мое благополучное возвращение. Все в нашей семье считали, что меня похитили, даже моя мать. Только он знал, что произошло на самом деле. В общем, полицейский поднялся туда, увидел верхний замок и сундук с платьями, покрытыми кровью и спермой, нашел мой дневник, приклеенный скотчем к передней спинке кровати. Моего отца арестовали, и мужчины из леса признались, что меня отдали им в уплату карточного долга. Родственники дружно отрицали, что им известно о его насилии надо мной. Семейный клан.
Стерлинг кивнула.
– Они пришли в ярость, когда суд постановил отправить меня на воспитание в приемную семью. Им казалось, что меня должны отпустить домой. Ох, как же они разозлились и на меня тоже – ведь мне следовало просто выразить благодарность за спасение из леса… Следовало, ради семьи, вернуться домой и держать рот на замке. Мне приходилось переезжать в другие приемные семьи из-за того, что мои родственники упорно преследовали их своими посещениями. Моя tía… тетя Соледад пару раз пыталась похитить меня из школы. По прошествии трех лет мой социальный работник добился разрешения перевести меня в другой город. С тех пор я видела моих двоюродных братьев и сестер пару раз, но не больше. Хотя они не хотели…
– Не хотели отказываться от тебя, несмотря на то что, в сущности, отказались уже давно.
– Увы. Именно так. Мой отец с тех пор сидит в тюрьме, все идет должным образом, а скоро он умрет там. Возможно, раньше, чем ожидалось, – от рака.
– Так вот почему они опять пытались поговорить с тобой, верно?
– Они и не прекращали этих попыток. Поэтому мне приходилось так часто менять номера мобильного. Но да, именно поэтому сюда приехала моя мать. Эсперанса сообщила им, что я работаю агентом ФБР в Куантико. Их маленькая девочка, посмотрите-ка, как далеко она пошла… Ведь, будучи изначально той самой жертвой, я стала уважаемым агентом, и если я попрошу освободить его, то он, несомненно, сможет при содействии судьи провести дома остаток своих дней.
– И они действительно просили тебя об этом?
Я кивнула – и невольно улыбнулась, услышав возмущенное бормотание Элизы, явно звучавшее как приглушенные моей футболкой проклятия.
– Ты сама попросилась в группу Вика? – успокоившись, спросила она.
– Нет. Даже если бы мне предложили, я вряд ли согласилась бы. Мне казалось странным попытаться проявить себя в качестве взрослого агента перед тем, кто вытащил меня из погреба обнаженной десятилетней девочкой. Когда я получила это назначение, он повел меня на обед, еще до моего знакомства с Эддисоном, и мы серьезно поговорили, пытаясь понять, сможем ли работать вместе. Вик сказал тогда, что не будет ничего постыдного, если я откажусь, и он обеспечит мне назначение в другую группу, без какой-либо досадной огласки и слухов. Но к концу того дня…
Двадцать два года этот плюшевый мишка прижимался ко мне, даря привычные утешения и объятия, как в моменты ночных кошмаров, так и в моменты успешных достижений. Однажды мы, я и мишка, попали в автомобильную аварию, и я не позволила парамедикам дотронуться до себя, пока они не зашили ему лапку, несмотря на то, что кровь, хлеставшая из моей руки, запачкала все вокруг. Тогда мне было двенадцать лет.
– Именно благодаря Вику я стала агентом ФБР, – добавила я.
Он вытащил меня из полнейшего ада, и его доброта помогла мне почувствовать, что когда-нибудь, возможно, у меня все будет благополучно. Он освободил меня, он спас меня. И я вовсе не пыталась отдать ему какой-то долг, мне просто… просто хотелось сделать то же самое для других. Он ведь вернул меня к жизни.
– А теперь кто-то использует твою историю против тебя, – пробурчала Элиза, слегка коснувшись кончиком пальца медвежьего галстука-бабочки.
– Не думаю, что против меня. По-моему, это лишь стремление отдать другим жертвам тот мой подарок.
Мы сидели молча. Вдруг я задала вопрос, который еще не пыталась задать никому из агентов:
– А тебя, Элиза, что привело в отдел преступлений против детей?
– Отец моей лучшей подруги оказался серийным убийцей, – спокойно ответила она, на самом деле даже с легкой усмешкой. – Я рассказывала об этом Прии три года назад. Арчер тогда вел себя с ней как придурок… В общем, отец моей лучшей подруги оказался серийным убийцей, и несмотря на то, что он убивал взрослых женщин, я осознала, как повлияла на детей правда, всплывшая в ходе того расследования. До этого я часто ночевала у нее дома. Он заботливо укладывал нас спать. И он же совершал все те убийства. Мне захотелось понять, как такое может быть. Не удалось, конечно, но благодаря этому я стала как одержимая изучать мотивы и психологию преступников. И однажды, когда я вернулась домой из колледжа на зимние каникулы, папа спросил меня, не собираюсь ли я заниматься этим по жизни.
