Она устроилась поудобнее, уткнувшись подбородком в мою ключицу, а лбом – в шею под ухом.
– На мой взгляд, именно поэтому ты – лучший агент, способный подвергать сомнению последствия твоего влияния на других, а все из-за твоей безумной добросовестности. Но твое место, Мерседес, именно на этой работе. Не смей ни на йоту усомниться в этом.
– Ладно, hermanita
[60].
Через несколько часов, спустя долгое время после того, как Вик вернулся с завтраком, видимо, опустошив для нас троих торговый автомат, в приемный покой вышла хирург и одарила нас широкой улыбкой. Стальной обруч, стягивавший мне грудь, слегка раздвинулся.
– С агентом Эддисоном все будет в полном порядке, – сообщила она, опускаясь в кресло напротив нас. – Его перевезли в послеоперационную палату, пока он еще отходит от наркоза. Как только сознание начнет возвращаться к нему, мы дадим ему все инструкции, которые он, видимо, будет склонен игнорировать.
– Ха. Вы точно распознали его натуру.
– Я оперирую морпехов; все они по натуре такие же, как он. Агент Эддисон пробудет у нас по меньшей мере несколько дней, и их число может увеличиться, в зависимости от успехов первых дней лечения. А успехи в основном будут зависеть от его хорошего поведения. И ради этого мне нужно, чтобы вы обуздали его: мы не стали вставлять ему никаких стержней, но это не означает, что нам не придется вернуться в этому вопросу, если он все испортит. Это означает соблюдение наложенных ограничений, принятие обезболивающих, строгое следование рекомендациям терапевта. Похоже, он нуждается в дружеском, но жестком внушении.
– Да уж, на таких внушениях мы собаку съели, – усмехнулся Вик.
– Обычно в послеоперационную палату мы пускаем только по одному визитеру.
– Но?.. – подавшись вперед, спросила Стерлинг.
– Но его первыми словами после операции стали ваши имена, поэтому, полагаю, для более эффективного отдыха и спокойствия ему будет лучше лицезреть вас всех. Только помните: он нуждается в покое.
Вик с полной серьезностью дал обещание от имени всех нас, а мы с Элизой на сей раз слишком устали, чтобы попытаться проявить непослушание. Хирург сама отвела нас в палату, где бледный и сонный Эддисон возлежал на широкой больничной кровати, опутанный проводами и трубками, подсоединенными к его груди и рукам. Приветствуя нас, он поднял руку и явно растерялся, увидев подключенную к ней капельницу.
– А он под хорошим кайфом, – еле слышно заметил Хановериан.
– Vete a la mierda
[61], Вик, – ругнулся Брэндон, еле ворочая языком.
– Протрезвев, ты вспомнишь, что я говорю по-испански. И понимаю, что ты там лепечешь. Ты привел в недоумение только Стерлинг.
– Я не сказал бы такого Стерлинг!
Святый боже, Эддисон возмутился не на шутку. Поискав рассеянным взглядом Стерлинг, он поманил ее к себе, шевеля пальцами до тех пор, пока она не подошла к кровати, и подтянул ее еще ближе, заставив неловко наклониться едва ли не к самому его лицу.
– Я не сказал бы такого тебе, – со всей серьезностью повторил он ее носу.
– Я ценю твою деликатность, – практически тем же тоном ответила Элиза и чмокнула его в кончик носа.
Вик выглядел искренне удивленным. Бросив на меня заинтригованный взгляд, он спросил:
– Мы знали об этом?
– Ты, верно, шутишь… Об этом не знали даже они сами.
– Но ты знала.
– Если вспомнить пари, заключенное во время плавания в бассейне с девочками, может, и догадывалась. Мы с Прией ставили на «когда», а Инара и Виктория– Блисс – на «никогда».
– И ты даже не подумала поделиться?
Я прижалась к его широкому плечу, с улыбкой наблюдая за тем, как Эддисон пытается убедить Элизу, что он уже реально в полном порядке.
– Мне не хотелось, чтобы его принялись поддразнивать до того, как он сам разберется в своих пристрастиях. Не хотелось, чтобы он отшутился и пошел на попятную.
– Вам же известно, что личные связи в группе недопустимы. Неуставные отношения.
– Мне также известно, что, поддерживая дружбу с девочками, мы тоже нарушаем инструкции. Все мы слишком близки. Слишком тесно связаны. Но мы же, черт возьми, одна из лучших команд в Бюро. Мы справимся и с этим.
– Да. Да, вы справитесь.
Мы стояли около стены, созерцая и чувствуя этот родственный сердечный пыл, пока Эддисона опять не изумил вид капельницы, и мы стали свидетелями того, как Элиза свалилась от смеха с кровати.
29
Позднее тем утром Дженни привезла в Бетесду Прию, уже после того, как Эддисона перевели в обычную палату. Разумеется, Инара и Виктория-Блисс не меньше беспокоились за него, но никому из нас, по-моему, не хотелось давать им лишний повод для поддразнивания его. Брэндон смутно помнил, что происходило с ним в послеоперационной палате, и терпеть не мог больницы, поэтому покамест пребывал в состоянии легкой раздражительности и обидчивости.
Даже скорее тяжелой.
– Отправляйтесь домой, – скомандовала нам Дженни, включая и собственного мужа. – Горячий душ. Нормальный сон. И ради бога, переоденьтесь в чистые шмотки. Никому из вас не разрешается возвращаться сюда как минимум восемь часов.
– Но…
– Виктор Хановериан, не вынуждай меня звонить твоей матери.
Он улыбнулся и нежно поцеловал ее.
– Мне просто хотелось понять, как долго ты продержишься без соучастия Ма.
Дженни с улыбкой вернула ему поцелуй, но рука ее, тянувшаяся к его щеке, вдруг обошла ее вниманием и вместо этого весьма болезненно скрутила ему ухо. Вик, поморщившись, последовал за движением руки, чтобы уменьшить натяжение.
– Виктор, не прошло еще и года, как ты валялся в той же постели и врачи сомневались, выкарабкаешься ли ты отсюда, хоть как-то избежав компании простыни и мешка. Пожил бы серьезно хоть несколько лет, прежде чем начинать шутить со мной в больницах.
Должным образом смущенный, он опять поцеловал ее.
– Ты права, прости. Я вел себя как бесчувственное бревно.
– Спасибо.
Стерлинг мельком глянула на меня; ее рука лежала в руке Эддисона, хотя он крепко спал.
– Идеальные взаимоотношения?
– Несомненно.
– Вы имели в виду словесное общение или жесткое обращение? – поморщившись, спросил Вик, массируя ухо.
– Да, – решительно ответили мы, и Дженни, развернувшись к нам, с улыбкой погнала нас за дверь.
Прия, сменив Стерлинг на стуле у кровати, устроилась поудобнее, упершись пятками в матрас.
