– Отчего ты не пришел ко мне?
– Это личное, – коротко ответил Найрн, чувствуя, что краснеет.
– Но с экономом ты едва знаком.
– Зато я знал, что он скажет правду. Скажет, как пишется нужное слово, а не подменит его другим – «колокольчиком» или «маслом» вместо «О…».
Осекшись, Найрн поспешно зажал ладонью рот, но было поздно.
Не разжимая губ, старый бард хмыкнул, а может, издал отрывистый смешок или просто резко выдохнул, избавляясь от попавшей в ноздрю пушинки.
– «Оделет»?
Пальцы Найрна сами собой сжались в кулаки.
– Я знал, что ты будешь смеяться. Ты хранишь свои тайны и осмеиваешь все вокруг. Ты дошел до самых северных берегов нашей земли всего лишь затем, чтобы шпионить за рыбаками и пастухами и обмануть их…
– Я не смеюсь, – оборвал его Деклан. – Смеяться над тем единственным, что держит тебя здесь, мне бы и в голову не пришло. Но скажи: всегда ли ты сам говоришь только правду?
– Да. То есть нет. Но, когда речь о важном… И дело вовсе не в этом…
Найрн замолчал, вспоминая по кусочкам всю жизнь, все то, что привело его сюда, на этот холм, к величайшему из бардов пяти королевств.
– Музыка не лжет, – заговорил старый бард после недолгой паузы. – Возьмешь фальшивую ноту – это услышат все. Но слово так легко может менять значение… Вот оно ничего не весит и парит, как звезда, а в следующий миг падает вниз, точно камень. Сколько раз произнес ты слово «любовь», имея в виду все что угодно, кроме любви?
Найрн, непреклонно взиравший на него сверху вниз, заморгал.
– Теперь ты, наконец, решил, будто знаешь, что значит это слово, но обнаружил, что не в силах его вымолвить. И кто же отныне поверит тебе?
– Это не… – запротестовал Найрн. – Это не совсем так… Она… И вообще я не об этом пришел говорить. Но как ты узнал? Я никому не говорил ни слова…
– Об этом говорит твое лицо всякий раз, как ты увидишь ее. Говорят твои ноги, начинающие заплетаться в ее присутствии. Говорят твои пальцы, дрожащие на клапанах свирели. Ты говоришь о ней каждую минуту, только тем языком, каким – готов прозакладывать струны собственной арфы – при всех своих талантах и смазливом лице не разговаривал еще никогда.
Найрн долго молчал, обратив взгляд к подслушивавшей их разговор луне. Наконец он глубоко вздохнул и заговорил:
– Да, так и есть. Неужели я так жалко выгляжу рядом с ней?
– Не ты один.
– Как? Я и не замечал…
– Потому, что больше ни на кого не обращаешь внимания. По словам ее брата, ради приезда сюда она оставила без ответа предложение очень богатого дворянина. И он ждет до сих пор.
– Вот как, – протянул Найрн, совершенно упав духом.
– А ты можешь хотя бы говорить с ней время от времени.
– Может быть. При ней все нужные слова вдруг исчезают из головы. И при тебе тоже, – упрямо добавил Найрн. – Я пришел говорить совсем о другом.
– По крайней мере, со мной ты разговариваешь, – усмехнулся Деклан. – О чем же ты пришел говорить?
– Зачем ты учишь меня писать «вода» древними, как стоячие камни, каракулями, которых давным-давно никто не понимает?
– Затем, что это – язык тайн, язык силы, язык забытых искусств. Слово «вода» выглядит как «вода» только снаружи. А под поверхностью, в глубине, превращается в нечто совсем иное. И у тебя есть дар использовать скрытую в словах силу. Ты сам сказал мне об этом в том грязном трактире на берегу Северного моря, сманив самоцветы с моей арфы, – он повернул арфу лицом к Найрну, и самоцветы приветствовали его знакомыми теплыми отблесками. – Видишь? Они узнают тебя.
Найрн тупо уставился на камни, вспоминая, с какой наивностью и силой забрал их. Наконец он перевел взгляд на едва различимое в темноте лицо Деклана с холодными слезинками лунного света в совиных глазах.
– Зачем я нужен тебе здесь? – медленно, чувствуя, что ответ не придется ему по нраву, спросил он. – Зачем ты учишь меня этому?
– Я и сам учусь этому, – напомнил Деклан. – Я взял этот язык с ваших древних стоячих камней. Я пытаюсь пробудить забытую силу ваших земель. Короли моей родины знают, на что годятся их барды: величайшие из музыкантов – самые сильные маги. Я могу научить тебя тому, что тебе нужно знать, чтоб стать придворным бардом короля Бельдена.
Найрн отступил назад, едва не потеряв равновесие и не покатившись кубарем вниз.
– Нет, – жестко ответил он. – Я ни за что не стану работать на этого самозванца.
– Подумай, – негромко возразил Деклан. – Подумай. О высоте положения при дворе короля. О музыке, которой ты никогда не слыхал, – обо всей куртуазной музыке пяти исчезнувших королевств и родины короля Оро. Об инструментах, на которых ты смог бы играть. О знаниях, что смог бы получить. О тех возможностях, что откроют тебе богатство и высокий пост: перед тобой, бардом, высоко чтимым самим королем, откроются двери всех замков Бельдена. Даже лорд Десте, отец Оделет, рад будет видеть тебя под своим кровом.
– Откуда мне знать… – дрожащим голосом прошептал Найрн.
– Что я не обманываю тебя снова? Таков был последний приказ короля Бельдена, отданный мне, когда я оставил двор: найти и обучить бардов, наиболее талантливых в волшебстве этих земель. Именно это я и делаю. Подумай обо всем этом. А уж потом решай, уйти или остаться. Если останешься, я предлагаю тебе все это именем короля.
– Ты не ответил…
– И этого ты никогда не узнаешь, если уйдешь, не так ли?
Найрн замер, молча глядя на темную фигуру в траве у подножия камня. Деклан поднял арфу и нежно провел пальцами по струнам. Отблески нот дрогнули, устремившись навстречу лунному свету, и Деклан заиграл снова.
– Когда я… – сбивчиво заговорил Найрн. – Когда я поднимался на башню, чтобы поговорить с Дауэром Реном, я видел в одном из окон огромную темную башню вон там, в поле под холмом. Казалось, она вытянулась в небо до самых звезд, и сами звезды стали ее частью. Это ты и имел в виду под силой нашей земли? Ты ведь тоже должен был видеть ее. Ты сидел здесь и играл.
Арфа умолкла, не завершив фразы; на миг пальцы и голос Деклана словно сковало льдом. Вздохнув, он поднял на Найрна взгляд. Лицо его было скрыто в тени – одни лишь глаза блеснули в лунном луче.
– Да, я был здесь, – ответил он. – Смотрел на восходящую луну и думал о музыке своей родины. Думал и размышлял: сколько всего забудется в разлуке с собственной историей, сколько зачахнет на этой чужой земле? Тут ты открыл дверь, и звон ее колокольчика отвлек меня от воспоминаний. Только тогда я и начал играть. Я не видел никакой башни. Не слышал никакой музыки, кроме своей. Все это волшебство было для тебя.
Глава седьмая
Официальное приглашение на ужин, устраиваемый королевой в честь приезда ее брата, лорда Гризхолдского, как всегда, застигло Фелана врасплох. Он только что выбрался из постели после долгой ночи в «Веселом Рампионе», навстречу неумолимо грядущему дню, с какой стороны ни глянь, не сулившему ничего, кроме необозримой, безбрежной пустоты страниц так и не начатой работы. Дом отца стоял на берегу Стирла, невдалеке от замка Певерелл, где городские улицы становились спокойнее и шире, а по обочинам тянулись ряды огромных вековых деревьев. Водная гладь здесь безраздельно принадлежала роскошным баркам и яхтам – рабочие суда забирались вверх по течению так далеко от доков разве что в погоне за косяком рыбы. Дом, возведенный из плитняка сотни лет назад, до сих пор сохранил кое-что из изначальных архитектурных странностей – к примеру, пару совершенно не подходящих друг к другу окон в боковой стене, нелепых, как глаза камбалы. Внутри время набирало скорость, устремляясь к дубовым панелям, мраморным стенам, пушистым коврам и множеству неярких ламп, освещавших коллекцию Ионы – невероятное множество странных вещей со всего света, включая десяток мест, которых Фелан даже не смог отыскать на карте. Мать Фелана, Софи, сама по себе наследница знатной семьи и родня самих Певереллов, одобряла все современные удобства, решительно возражая лишь против собственной машины – дескать, они шумны, медленны и не понимают человеческих слов.
