– Трудно представить, что эта неудачная шутка может на что-либо вдохновить, – буркнул отец.
Откинувшись на спинку кресла, он задумчиво уставился на работу, о которой шла речь, но даже не раскрыл ее. Фелан глядел на отца, как обычно, гадая, в каких извилистых лабиринтах собственного мозга тот мог заплутать на сей раз. Под его пристальным взглядом Иона резко поднялся и дернул за толстый шнурок колокольчика.
– Где этот Саган? Я послал его в погреб целую эру назад.
– Прошу прощения, сэр, – откликнулся дворецкий, скользя по ковру, будто призрак. Его волосы и поднос, на котором стояла принесенная им бутылка, блеснули серебром в свете солнца. – Именно эту пришлось поискать.
– Благодарю вас, Саган.
Отец вопросительно взглянул на Фелана. Тот отрицательно покачал головой.
– Я работаю, – коротко ответил он, вновь растянувшись на софе и раскрыв работу о Найрне.
Отец с запыленной янтарно-желтой бутылкой скрылся в недрах дома.
«Найрна, – так, без лишних преамбул, начиналось эссе, написанное три-четыре столетия назад, – Бродячего Барда, коему за жалкую и непростительную оплошность пред лицом Трех Испытаний Костяной равнины воспрещено было найти утешение в смерти, видели в Кайрайской школе бардов, о чем в счетных книгах школы рукою Аргота Ренне упомянуто так. “Сего дня уплачено из школьных средств Колли Дэйлу за три круга сыра, пять горшков масла и десять галлонов молока. Уплачено также Мерли Крэйвен за девять шерстяных одеял и двух ягнят. Сведены счеты с одним гостем, незнакомцем, расплатившимся за ужин мытьем посуды. Хотя при нем и имелась арфа, он отказался сыграть, заявив, что еще один арфист нам здесь вовсе ни к чему. Не назвал он и своего имени. Однако, принимая во внимание рассказ дочери эконома о том, как валун среди круга стоячих камней на вершине холма вдруг превратился в человека с арфой, а также принимая во внимание нестареющее морщинистое лицо, беспросветно темные глаза и тот факт, что ему было ведомо мое имя, Ренне, хотя он и пробыл камнем всю нашу жизнь, а наипаче всего принимая во внимание его поразительный вопрос касательно существования древнего «Круга Дней», тайного конклава, исчезнувшего из истории сотни лет назад, я убежден: это тот самый бард, ищущий смерти, а именно – Найрн. Руку к сему приложил Аргот Ренне, школьный эконом”. И столь многословной записи, – сухо продолжал эссеист, – доселе не оставлял в счетных книгах никто из экономов школы».
Фелан заморгал. Казалось, шелк софы под спиной и затылком всколыхнулся, вздохнул, словно некое существо, вдруг пробудившееся к жизни.
– «Круг Дней»… – прошептал он.
Перед его мысленным взором возник путь к избавлению от нескончаемых школьных лет: Бродячий Бард, Неприкаянный, хранивший когда-то некий секрет, был вовлечен еще в одну тайну!
Без размышлений встав и собрав манускрипты, Фелан приготовился пуститься в путь, обратно в школьную библиотеку, но, прежде чем он успел сделать хоть шаг, его будто кто-то дернул за рукав. Отец! Отец, чья голова, будто подвалы музея, битком набита поразительными фактами и фантастическими осколками прошлого, так редко (если вообще) показывающимися людям на глаза!
Что может он знать о подобных тайнах?
Но в следующую же минуту Фелан рассмеялся, как рассмеялся бы Иона, услышав этот вопрос. Отец сказал бы, что он впустую тратит время, что все это вздор, фикция, да к тому же вдоль и поперек исследовано, выяснено и описано за сотни лет до того, как Фелан сделал первый вдох и выкрикнул в лицо этому миру свое первое суждение о нем.
Оставив отца в его излюбленном обществе, он отправился в путь – по следам ни живого ни мертвого барда, на поиски места, где начинается круг.
Глава восьмая
Зима, погубившая барда, сменившего Деклана при дворе короля Оро, выдалась одной из жесточайших в истории. Стирл замерз почти на всем пути от моря до крохотной деревушки на равнине, успевшей вырасти в настоящий населенный пункт и получить название «Кайрай». Придворные хроники знатных семейств всего Бельдена полны свидетельств о лишениях и невзгодах, постигших людей всех сословий. Даже король, предпочитавший держать свой двор в безостановочном движении, истощая гостеприимство и казну потенциальных мятежников, был вынужден переждать этот сезон в несколько более мягком климате Эстмера, у лорда Десте, чьи изобильные поля и леса могли обеспечить провизией, дичью и топливом даже короля со свитой. В амбарных книгах лорда отмечены смерти стариков и детей, в основном павших жертвами болезней, известных в те времена под общим названием «горячка». Хроники самого короля содержат целый перечень болезней и смертей среди пожилых придворных, а также несчастных случаев во время охоты и верховых прогулок по покрытым льдом полям и лесам. Среди несчастных случаев на охоте отмечена и гибель придворного барда Лойсе: он рьяно трубил в охотничий рог, когда его конь на всем скаку поскользнулся на пятнышке льда, скрытого под снегом. «И всадник, и конь его погибли», – скупо сообщает хроника об этой, безусловно, горькой и болезненной утрате. Другие источники с разных концов Бельдена отмечают «дождь из птиц, насмерть замерзших в полете», ветви деревьев, ломавшиеся под тяжестью снега и падавшие на крыши домов и на головы злосчастных путников, замерзшие тела, обнаруженные подо льдом в реках, озерах и колодцах, банды нищих, изгоев и беглых преступников, живших в пещерах и бросавшихся на неосмотрительных прохожих, «словно огромная стая ворон на мертвечину». Повсюду во множестве встречаются упоминания о младенцах, похищенных из колыбелей изголодавшимися животными; в редких, но, весьма вероятно, подлинных случаях пропавшие дети оказываются съедены отчаявшимися соседями.
Вероятнее всего, на каждую документально зафиксированную смерть приходится дюжина, а то и сотня смертей, оставшихся не замеченными историей: в рыбацких деревнях, в горных кланах сурового севера, не видевших особого прока в грамоте и все державших в памяти, в уединенных селениях западных гор, в болотистых землях юга, известных некогда как Уэверли. Что касается школы, в ее счетных книгах упомянуты трое учеников, бежавших от жизненных тягот в тепло и уют родительских домов. Упомянуты средства, уплаченные из школьной казны лекарю за припарки и целебные травы, а также за напрасный визит к ученику, убитому сорвавшейся с башни сосулькой. Со скоростью, возможно, неуместной, его смерть покинула рамки счетных книг, послужив темой для баллады, полной дичайших предположений и домыслов.
Молчат счетные книги лишь об одном: как две дюжины учеников сумели провести губительную зиму среди укрытой снегом равнины и холодного камня, не имея возможности как следует вымыться, на скудной, однообразной зимней пище, постоянно на глазах у остальных, и уживаться друг с другом без постоянного расхода школьных средств на услуги лекаря по имени Саликс из Кайрая…
Сей день на заре
Печем мы хлеба.
В полдень у речки
Одежды стираем
И моем горшки.
Пока не померкнет свет дня,
Корзины плетем
И нижем браслеты охотникам.
С восходом луны
О наших мечтах говорим
И мертвым поем.
Затем засыпаем.
Затем видим сны.
Из «Круга Дней».
Перевод древних рун – Гермия Крили-Корбин
Открыв глаза и сделав первый вдох наутро после беседы с Декланом под луной, Найрн не думал об Оделет. Не думал о ней, натягивая сапоги. На кухне принял из ее рук миску овсянки так рассеянно, что удивил даже ее. Вид ее поднятых бровей, ее щек, вспыхнувших деликатным легким румянцем, проник в его мысли, блуждавшие где-то вдали, и он взглянул на нее в ответ – недоуменно, словно человек, освобожденный от власти чар и теперь вспоминающий их, как милый, странный, меркнущий в памяти сон.
