Но неужели летописец Оро действительно хочет сказать, что Деклан призвал на поле боя туман, ослепивший только войско короля Анстана?
Если так, таланты, погибшие с последним бардом Оро, было бы невероятно трудно найти в ком-то еще. Более того, эти лапидарные строки заставляют взглянуть на все победы короля Оро под иным углом и в некоей оккультной манере объясняют его быстрый триумфальный захват тронов пяти королей: его флот бросил якоря в туманных водах Стирла весной, а к следующей весне он объявил себя королем Бельдена.
Современному историку остается только отринуть неверие и сделать вывод: король, требуя от Деклана найти преемника барду, обладавшему подобной властью, был в полной мере осведомлен, сколь крепкий орешек предстоит раскусить престарелому барду.
Веселый, он с песней сквозь ночь идет
И песня его звонка.
А дева на башне неверного ждет.
Сколь стража ее горька!
Горячие слезы пали на лед,
Что остер, как горечь обид,
Зовет она раз и другой зовет,
А лед зловеще трещит.
Умолк он и взглядом встретился с ней
И вдруг – роковой удар!
В сердце, что всех снегов холодней,
Вонзился осколок льда.
Неизвестный автор (возможно, один из учеников Деклана).
«Баллада о барде-изменнике»
Вот так-то смерть придворного барда и оказалась семенем, зароненным в голову Деклана, пустившим росток, что покрылся листвой и ветвями, дал завязь и, наконец, расцвел первым состязанием бардов, устроенным в королевстве Бельден.
Прежде чем объявить о нем даже собственным ученикам, Деклан созвал тех немногих, кто бился над его палочками-черточками, и наконец позволил им увидеть друг друга воочию.
Они собрались в одной из комнат, занимаемых Декланом в средней части башни, на полпути наверх, где он хранил инструменты и наставлял учеников. Радуясь половикам и шкурам под ногами, все сгрудились поближе к огню и с мрачным удивлением воззрились друг на друга. Никто из этой потасканной, измученной холодами компании особыми талантами не блистал. Каждый усердно трудился, неплохо играл, неплохо пел, и даже не подозревал, какие достоинства остальных побудили Деклана ввести их в тайный круг избранных.
Было их пятеро: миловидный, надменный, русоволосый Блейз, потомок знатного гризхолдского рода; серьезный, важный толстячок Дрю, сын богатого эстмерского купца; высокая, стройная Ши с холодными васильковыми глазами и длинным хвостом волос цвета лесного ореха, дочь владельца деревенской пивоварни; угловатый, как огородное пугало, Оспри, чей отец служил мажордомом на юге, в одном из знатнейших семейств бывшего королевства Уэверли, и Найрн, сын мелкого арендатора-свинопаса.
Они встречались друг с другом каждый день, но близко не сошлись – даже Найрн с Ши, некогда, в канун лета, гулявшие вдвоем по цветущему берегу. «Кажется, будто с тех пор прошла целая вечность, – подумал Найрн. – И тот теплый, зеленый, полный ароматов мир давным-давно исчез с равнины». Дрожавшая от холода Ши бросила в его сторону короткий осоловелый взгляд и шмыгнула носом – быть может, со значением, а может, и нет.
– Отец выучил меня писать, – сказала она, – чтобы вести счетные книги. Но ничему подобному не учил.
– А меня и вовсе никто не учил, – откликнулся Найрн. – Я думал, все так пишут.
Блейз хмыкнул – негромко, но оскорбительно.
– Если до этого ты никогда не пробовал писать, – серьезно заговорил педант Дрю, – твоя ошибка вполне понятна. Однако довольно скоро ты должен был осознать, что тебе не хватает слов. Полагаю, в этом языке не найдется слова «трактирщик», или даже «сад»: подобные понятия были непредставимы для первобытных людей, не видевших разницы между…
– И слова «таверна», – бесцеремонно перебил его Оспри. – И, раз уж об этом зашла речь, слова «пиво».
– Отец говорил, что хмель растет на этой равнине многие сотни лет, – заспорила Ши. – Он говорит…
– Хмель, – объявил Дрю, слегка повысив голос, – впервые пришел сюда с полей Эстмера. Искусство выращивания хмеля и пивоваренья было принесено на равнину Стирл намного позже появления стоячих камней.
Но Ши упрямо стояла на своем:
– А мой отец…
– У древнейших жителей равнины не было слова «пиво».
– Но что-то же они пили, – возразил Оспри. – Скажите ему, мэтр Деклан! – воззвал он к старому барду, сидевшему за столом и быстро чертившему палочки на листе пергамента.
– Сейчас я нахожусь в обществе самых одаренных и многообещающих из всех своих учеников, и вам не найти иных тем для разговора, кроме пива?
Все пятеро удивленно уставились на него: что может быть лучше в этом мрачном, холодном мире?
Деклан слегка улыбнулся, что делал нечасто, и поднялся на ноги.
– Возьмите, – сказал он, раздав каждому по листу пергамента, испещренному строками палочек. – Когда закончите переводить это, придете и расскажете, что это значит. Это – краеугольный камень вашего искусства.
Все тупо уставились на строчки, беспомощно поворачивая страницы то одним, то другим краем вверх.
– Ступайте, – мягко поторопил их старый бард.
– Но, мэтр Деклан, здесь больше двух дюжин строк! – запротестовала Ши.
– Тем более лучше начать поскорее.
Ученики неохотно отвернулись от очага.
– Да, – добавил Деклан им вслед, – можете просить друг друга о помощи.
«Как бы не так, – тут же отразилось на каждом лице. – Ни за что!»
Почуяв дух соперничества, Деклан улыбнулся шире прежнего.
Охваченный любопытством, Найрн провел часы после ужина, сличая знаки на пергаменте со знаками из собственного списка. «Равнина», «круг», «камень», «кость» и прочие столь же простые насущные понятия отыскались легко. Но некоторые знаки от него ускользали. Слова, которых он еще не выучил? Слова, появившиеся на свет позже древнейших прозаических слов повседневной жизни?
«На равнине из кости
В круге из камня…»
Он размышлял над незнакомыми словами так долго, что едва не уснул. Они расплывались перед глазами, сбегались воедино, составляли новые знаки. Встряхнувшись, Найрн перевел все, что сумел. Не умея писать на привычном, родном языке, он просто откладывал знакомые слова в памяти, и в голове они превращались в образы, отчетливые и простые, как сами слова.
«Три…
Говорящий камень
Полный котел
Вертящаяся башня…»
Как зачарованный, смотрел он на немые знаки, пока и они не улеглись в голове, заполнив пробелы в стихах, которых он не мог разобрать. В крохотной спальне не было слышно ни звука, словно вся прочая школа в одночасье исчезла. Только свеча время от времени подавала голос – треск фитиля в расплавленном воске, трепет пламени под дуновением сквозняка, на миг превращавший свет на странице в тень.
