Теперь уже все смотрели на него, отвернувшись от Деклана. Казалось, тот, не сводя взгляда с Найрна, ждет ответа вместе с остальными. Но вдруг Деклан поднял руку и на миг поднес палец к губам (еще одно древнее слово). Затем он опустил и руку, и взгляд, и Найрн, будто со стороны, услышал собственный голос:
– Сосулька сорвалась с башни, когда он вышел за дверь, и упала прямо на него.
Взгляды учеников тоже отпустили Найрна, вновь устремившись на несчастного Дрю – в кои-то веки умолкшего и словно бы с интересом взиравшего на острый, белее самого снега, осколок кости, торчавший вниз из его брови.
– Его отец будет взбешен, – испуганно пробормотал Оспри.
– Его отец будет опечален, – сказал Деклан, высвобождая руку Дрю из-под его тела. – Он поймет: виной всему случай. Помогите мне отнести его внутрь. Ши, ступай и приведи Саликс.
– Зачем? – изумленно спросила Ши. – Он же мертвее мертвого.
Деклан метнул в нее взгляд, блеснувший металлом из-под рыжих бровей, и Ши невольно сделала шаг назад.
– Ладно, хорошо.
– Мы должны иметь возможность сказать его родным, что сделали для него все, что могли.
Найрн помог поднять тело и внести в дом. В спину неслись тихие, хлюпающие вздохи – звуки скорби и потрясения.
– Найрн, – велел Деклан после того, как мертвое тело легло на скомканный тюфяк Дрю, покрытый шкурой, – возьми топор, поднимись наверх и избавь нас от этих сосулек. Блейз, а ты стереги дверь, дабы мы не потеряли еще одного ученика.
– Смотри, скоро Ши должна вернуться, – взволнованно сказал кто-то. – И Саликс привести.
– Хорошо, – глухо ответил Найрн.
Деклан вновь взглянул на него пустым, с виду ничего не значащим взглядом.
– Когда закончишь, зайди и дай мне знать.
– Хорошо, – повторил Найрн, чувствуя скрытый смысл его просьбы. – Я зайду.
Круша топором лед, разлетавшийся вдребезги и падавший в снег, не причиняя никому вреда, он осознал, что даже та минута, что отделяла красоту поющего света от внезапного ужаса гибели Дрю, не принесла ответа на вопрос Саликс.
Когда зима наконец пошла на убыль и среди талых снегов зацвели морозники, Деклан разослал всем бардам Бельдена, высоким и низким, далеким и близким, весть, приглашая их в школу ко дню летнего солнцестояния, на великое состязание, победитель которого станет придворным бардом самого короля Оро.
Глава одиннадцатая
Зоя сидела возле старого барда, лежавшего в своих покоях, и молча наблюдала за ним. Его глаза были закрыты, но, судя по жестким складкам, собранным над переносицей, он не спал. Он тоже молчал. Даже во время визита королевского доктора едва проронил пару слов, и то нехотя. Доктор сказал, что он подавился косточкой лосося, случайно оказавшейся в паштете. Удар же мэтра Кле – также случайно – угодил туда, где принес наибольшую пользу: упав, Кеннел получил несколько синяков, но ничего не сломал и не вывихнул. Заверив, что назавтра он будет здоров, как пресловутый бык, и оставив ему какую-то снотворную микстуру, доктор откланялся.
Но Кеннел не стал пить снотворное.
Пока слуги раздевали его и укладывали в постель, Зоя вернулась в зал попросить Фелана выступить вместо нее. Фелан был удивлен, но не более. Обладая красивым, сильным голосом, он мог исполнить древнюю гризхолдскую балладу о любви с той же легкостью, с какой натягивал сапог. Зоя поднялась на галерею, принесла извинения музыкантам и попросила их сделать в отсутствие Кеннела все возможное, чтобы барду лорда Гризхолда не пришлось развлекать гостей весь этот долгий вечер в одиночку. Бард лорда Гризхолда был уже здесь – настраивал арфу и наблюдал за гостями, рассаживавшимися к ужину внизу.
На миг вглядевшись в его сосредоточенное лицо, Зоя поняла: ей вовсе не хочется, чтобы и он успел разглядеть выражение ее лица. Ни слова более не говоря, она поспешила уйти и вернулась в покои Кеннела. Он не взглянул на нее и ничего не сказал, даже после того, как она отослала слуг. Она терпеливо ждала. Вначале казалось, что он задремал, но вскоре Зоя почувствовала его настроение. Казалось, он глубоко встревожен судьбой некоего зерна истины внутри колоса, зажатого в клюве какой-то зловещей птицы, не сводящей с него завораживающих угольно-черных глаз.
– Зоя…
Открыв глаза, Зоя заморгала. Комната сияла роскошью. Яркие ковры и гобелены, легендарные древние инструменты, что Кеннел собирал не один десяток лет – каждый на своем, особом месте… Отбросив видение прочь, она вернулась к реальности, села прямо и вспомнила о старом барде. Тот мирно лежал в постели, укутанный в узорчатый шелк и меха. Она с улыбкой повернулась к нему, но улыбка ее тут же увяла, разбилась, точно едва оперившийся птенец о толстое стекло.
Наконец Кеннел открыл глаза, но тревожные складки меж ними лишь сделались глубже прежнего.
– Мэтр Кеннел, вам больно?
– Ты спела?
– Без вас? Конечно, нет!
– Значит, там, в парадном зале, перед королем играет этот гризхолдский бард, желающий моей смерти.
Зоя невольно нахмурила брови, но ответила мягко:
– Многие барды королевства хотели бы занять ваше место. Но этот через пару дней исчезнет, точно ненастная погода, а вы вновь будете играть для короля уже завтра.
Кеннел наконец-то взглянул ей в глаза.
– Похоже, он и тебе не по нраву.
– Ничуть, – коротко ответила она.
Кеннел не сводил с нее усталых глаз.
– Сама не знаю, отчего, – добавила Зоя, чувствуя, что он ждет продолжения. – Кроме одного: весь его облик фальшив. Неубедителен он в роли сельского простачка с безлюдных гризхолдских гор.
– Ты слышала, как он играл сегодня?
– Нет. Я почти все время была с вами.
– Пойди и послушай.
Но Зоя замешкалась, не желая оставлять его одного.
– Наверное, он уже закончил.
– Нет. Я слышу его.
Как он мог бы услышать что-то отсюда, из этого древнего крыла замка, сквозь стены толщиной в сотни лет? Этого Зоя и представить себе не могла. Прислушавшись, она не услышала ничего, кроме бескрайнего безмолвия камня.
– Ступай, – продолжал Кеннел. – А после вернись и расскажи, на что он годен.
«Должно быть, Кеннел просто воображает себе его музыку», – думала Зоя, торопливо шагая по тихим коридорам и лестницам. Мало-помалу стены из грубо отесанного камня и пол из плитняка уступили место дубовым панелям и плитам мрамора, а издали донесся приглушенный шум парадного зала. Но, стоило ей подойти ближе, шум странно затих, отступил, будто вода с отливом, сменившись абсолютной, ошеломительной тишиной.
Тишину нарушила одинокая нота – звон струны арфы.
Войдя в парадный зал сквозь заднюю дверь, Зоя увидела гостей, замерших за столом без движения, будто под властью каких-то чар. Чародей извлек из струн арфы долгий печальный пассаж. Никем не замеченная, Зоя остановилась, укрывшись в нише у входа. Кельда сидел на традиционном месте придворного барда – на позолоченном табурете в центре просторной квадратной площадки, огороженной столами, лицом к помосту, где за столом, забыв об угощении на парадных блюдах, застыли члены королевской семьи и гости из Гризхолда. Среди неподвижных статуй блеснул один-единственный поднятый бокал. Когда он зазвенел о ножи и вилки на столе, Зоя разглядела за ним Иону Кле. Никто другой за столом даже не шелохнулся.
