Бард ударил по струнам, взял аккорд, и Зоя узнала начало древней гризхолдской баллады.
То был простой и яркий сказ о рыцаре, вернувшемся домой, в родные западные горы, после сражения и плена и обнаружившем – все, что он любил и помнил, исчезло без следа. Одни лишь птицы на голых стропилах его разрушенного замка смогли передать ему весть от жены и рассказать, что случилось, на языке, подобно музыке арфы, понятном не уму, но сердцу.
От трогательных нежных рулад защипало в глазах. Сморгнув слезы, Зоя удивилась самой себе. Две молодые женщины за столом на помосте плакали, не скрываясь, и улыбались барду сквозь слезы. Один из гвардейцев за спиной короля поднял руку, коснувшись уголка глаза.
Наконец рыцарь ускакал прочь, отправившись в свое прошлое, в вечное заточение в стенах собственной памяти. Последний аккорд вспыхнул в мертвой тишине догорающим пламенем и медленно угас.
По залу прокатилась волна нестройных сентиментальных вздохов. Заблестел хрусталь поднятых бокалов, ножи и вилки зазвенели о фарфор, и слуги вновь пришли в движение, разнося на время забытые блюда. «Он будто весь двор околдовал», – подумала Зоя. Кельда опустил арфу, и гости снова обрели дар речи. Он улыбнулся их похвалам, купаясь в лучах всеобщего обожания. Наконец он снова поднял арфу и заиграл легкий, веселый, известный всем танец, и музыканты на галерее, прекрасно знавшие эту мелодию, подхватили ее один за другим.
Кто-то, спустившийся с галереи, вошел в зал сквозь соседнюю дверь и взглянул на Зою. В свете ламп она узнала светлые волосы и бледное лицо Фелана и только после этого почувствовала собственное напряжение – пальцы, вцепившиеся в локти, тело, натянутое, будто струна арфы в ожидании прикосновения пальцев арфиста. Подошедший Фелан встал рядом, прислонившись к стене.
– Как там мэтр Кеннел?
– По словам доктора, физически – превосходно. А вот душевно… – Зоя помедлила. – Он не на шутку встревожен. Чем – даже не знаю. Возможно, мыслями о смерти, – взглянув в глаза Фелана, она обнаружила, что тот ничуть не удивлен. – Никогда еще не видела его таким мрачным. Он отправил меня вниз послушать Кельду. Похоже – хотя это полная бессмыслица – Кеннел винит в происшедшем его.
Фелан издал едва различимый смешок.
– Мой отец – тоже. И тоже – неизвестно отчего. Ты поела? Там, на галерее, накрыт ужин для музыкантов.
Зоя кивнула, снова взглянув на Кельду.
– Пожалуй, поднимусь туда, пока он здесь.
Во взгляде Фелана появилось любопытство.
– Ты его избегаешь? По-моему, он вполне безобиден. Очень талантлив и, вдобавок, амбициозен. Правда, малость грубоват: к чему было спрашивать, не помышляет ли Кеннел об отставке?
– Подозреваю, Кеннел решил, что Кельда пытался помочь ему оставить должность.
– Заставив подавиться лососевым паштетом?
– Лососевой костью.
– Что ж, – усмехнулся Фелан, – поэзии известны прецеденты. Вкусив от сего лосося, познаешь все на свете…
– Включая собственную смерть, – хмуро ответила Зоя. – Неудивительно, что Кеннел вне себя.
Поднявшись на галерею, где музыканты с беззаботной радостью подхватывали все, что ни подбрасывал им Кельда, Зоя поспешно поужинала ростбифом, нашпигованным чесноком, томленным в сливках луком-пореем и клубничным пирожным, а затем, под праздничный шум, постепенно стихающий позади, поспешила назад, в покои старого барда.
Кеннел все еще бодрствовал, все еще размышлял и все еще был не склонен делиться своими мыслями. Войдя, Зоя опустилась в кресло у его кровати.
– Вы не проголодались? – спросила она. – Может, послать за ужином?
– Сегодня я уже наелся досыта, – мрачно ответил Кеннел. – Как он? Хорош?
– Да. Более чем. Конечно, половина его репертуара больше подходит для захолустного двора, чем для официального ужина у самого короля, но «Рыцарь вернулся в Греневилль-холл» в его исполнении заставила весь зал замолчать, а многих растрогала до слез. Его голос мог бы и рыбу заманить на сковороду.
– Не надо о рыбе, – поморщившись, проворчал Кеннел.
Последовавшее за этим молчание тянулось так долго, что Зое показалось, будто он уснул. Но наконец старый бард вздохнул и заговорил. В хриплых звуках его голоса чувствовалась усталость.
– Выпью-ка я эту микстуру. Сил больше нет.
Зоя быстро налила микстуру в кружку, добавив воды и немного вина, как велел доктор, и Кеннел под ее присмотром выпил все до дна.
– Не посидеть ли с вами, пока не уснете?
– Нет… – отставив кружку, он дотянулся до ее руки и наконец улыбнулся. – Спасибо за то, что осталась со мной, дорогая моя. Загляни ко мне завтра. У меня будет к тебе разговор.
– Хорошо, – пообещала Зоя.
Не на шутку озадаченная, она послала слугу погасить лампы в спальне и отправилась к себе.
Наутро, в школе, она почувствовала присутствие Кельды, еще не видя его. Слухи о его выступлении не замедлили достичь вершины холма. Дух гризхолдского барда незримо витал в профессорской трапезной, когда Зоя явилась к завтраку. Казалось, его имя каким-то образом впиталось в масло для утренних гренков, проникло сквозь скорлупу яиц всмятку до самых желтков, и теперь любой проглоченный кусочек превращается в звук, срываясь с губ каждого именем «Кельда». Мысли мэтров были только им и заняты: о нем негромко шептались за столом со сложной смесью изумления, зависти, а порой и тревоги на лицах. Стрекот и щебет собравшихся группами учеников под дубами и в коридорах провожал Зою в класс, на урок пения. Восклицания, стоны, страстные вздохи неслись со всех сторон с бездумной, неодолимой мощью пара, рвущегося из носика чайника. Повсюду только и слышалось: он посетит этот класс, а потом тот, а затем, в полдень, сыграет для всех.
Расхаживая среди маленьких учеников, она наслаждалась их нежными высокими голосами, время от времени вступая в общий хор и помогая им не сбиться с такта, и вдруг увидела его в дверях.
От этого она едва не сбилась с нот. Годы дисциплины помогли вытянуть мелодию, вот только акцент фразы прозвучал не там, где хотелось бы. И, конечно же, то, что в устах любого другого прозвучало бы возгласом изумления, не укрылось от его безупречного слуха. Насмешливая улыбка, мелькнувшая в его глазах, вызвала у Зои прилив злости. С бесстрастным лицом дождавшись, когда дети доведут песню до конца, он вошел в класс и зааплодировал им.
Следом за ним в класс, точно завороженные, потянулись кое-кто из мэтров и дюжина учеников, включая и Фрезера.
– Как все это чудесно, – восхищенно заговорил гризхолдский бард. – Школа Деклана, стоячие камни, дубы! Отменный фон для передачи новым поколениям наследия древних бардов. Как же я вам завидую! – все это говорилось с таким простодушием, что Зоя на миг поверила ему. – Я ж нашел то, что умею, в тернистых кустах, вдоль грязных проселков и в эхе безлюдных руин. Я настраивал арфу под вой вьюг ледяных и древнейшие в мире напевы…
