Найрн, все еще старавшийся совладать со смертоносной силой, кроющейся в древних словах, играл в эти застольные игры с опаской и пару раз рискнул вслух предположить, сколь ценным может стать список слов мэтра Деклана, когда ученики освоят его весь. И с изумлением узнал, что остальные ни о чем не подозревают. Им даже в голову не приходило, что это он метнул свое сердце в сверкающую сосульку, заставив ее рухнуть прямо на голову ничего не ведавшего Дрю!
– Думаешь, хоть кто-то поверит, если ты оговоришь себя? – кратко спросил Деклан, когда Найрн явился к нему объяснить, отчего погиб Дрю. – Ты – крестьянский сын, что пел свои песни свиньям в загоне, едва способный нацарапать собственное имя. Ты не сможешь заявить, что обладаешь таким могуществом, не представив доказательств. А как ты это сделаешь, отравленный всеми своими страхами? Гибель Дрю была случайностью. Оставь как есть. Не береди эту рану.
– Все ложь да ложь, – с горечью отпарировал Найрн, белый от ужаса, расхаживая вокруг старого барда, сидевшего за столом в кабинете. Деклан сверкнул на него золотыми глазами, но ничего не ответил. – И… Да, ты прав. Теперь я всего боюсь. Я слишком мало знаю, чтоб понимать, как соблюдать осторожность. Это было все равно что погубить человека любовной песней, которую поешь совсем не ему. Ведь я даже не помышлял о смерти. Однако…
– Смирись с этим. Сделанного не исправишь. Учись на ошибках, чтобы не повторять их.
– Я могу просто бросить все это. Взять – и бросить. Не нужно мне волшебства. Довольно арфы да дороги…
– Ты зашел слишком далеко и узнал слишком много, чтобы вернуться назад к неведению, – ровно ответил Деклан. – Уж лучше научиться управлять своей великой силой, чем носить в себе такую опасность и постоянно бояться ее.
Найрн открыл было рот, но старый бард прочел выражение его лица, а может, и мысли, и не дал ему вымолвить ни слова.
– Подумай, – посоветовал он. – Что лучше – жить в невежестве и вечных сомнениях, или обладать знанием и быть уверенным, что больше никого не убьешь против собственной воли? В любом случае от этой силы тебе не избавиться. От самого себя не уйдешь. Подумай. А после скажи, что тебе больше по нраву.
С течением дней Найрн понял, что старый бард был прав. И в этом, и в другом: товарищи по «Кругу Дней» действительно попадали бы со стульев от смеха над его притязаниями и самомнением, попробуй он только заикнуться о том, что это он виноват в смерти Дрю.
Никто из них, включая самого Найрна, не заметил, как этот незнакомец появился в трактире впервые. Найрн бросил случайный взгляд на темную массу за столом в темном, самом дальнем от огня углу. Но было в ее виде (а может, не только в виде) нечто такое, что взгляд его скользнул мимо так, будто это была скамья или половица – словом, вещь настолько привычная, что не стоит ее и называть. Все они приближались ко дну первой кружки пива и, раз уж отец Ши ушел в пивоварню, а иных гостей в трактире вроде бы не было, шумно спорили о том, какие тайны могут скрываться внутри слов-палочек, как вдруг рядом, словно из ниоткуда, раздались отчетливые звуки настраиваемой арфы.
Все вздрогнули от неожиданности, а Оспри и вовсе подскочил так, что опрокинул недопитую кружку. Видя их изумленные взгляды, сидевший в темном углу человек, чье грубое морщинистое лицо над арфой в широких короткопалых ладонях вдруг сделалось удивительно хорошо различимым, заговорил первым.
– Так вы, значит, и есть его ученики? Ученики мэтра Деклана? Того, что созывает всех на состязание?
Ши гулко сглотнула, откашлялась, очищая горло от всех следов языка палочек.
– Да.
Неожиданно взволнованная, она поднялась из-за стола и рявкнула во весь голос:
– Пап! Гости!
– Иду! – живо откликнулся ее отец.
– Быстро же ты добрался, – заметил Оспри, поднимая опрокинутую кружку.
– Я как раз шел через равнину… – голос его был глубок и хрипл, как шорох гальки в волнах прилива. – Так я, выходит, первый?
– Не считая нас, – многозначительно ответил Блейз.
Лицо незнакомца озарилось мимолетной улыбкой – или то был лишь внезапный отсвет пламени очага?
– Да, не считая вас. Уж вы-то пришли сюда самыми первыми, – он тронул струну, но тут же неуверенно поднял бровь. – Пожалуй, раз уж вы и сами – барды, так вряд ли подбросите мне монетку за мою музыку. Но я совсем на мели и сух изнутри, как камень.
– Хочешь – играй, – пожав плечами, ответила Ши. – Может, придут еще гости и решат, что твоя музыка стоит…
– Играй, – перебил ее Найрн. – Я поставлю тебе пиво.
– И я, – поддержал его добряк Оспри.
На сей раз улыбка незнакомца была отнюдь не иллюзорной.
– Очень любезно с вашей стороны, – пробормотал он.
Его пальцы касались струн слегка неуклюже, будто ему давненько не доводилось играть. Но ноты звучали чисто, нежно и без ошибок. Найрн, как обычно слушавший со всем возможным вниманием, время от времени слышал знакомые фразы, но всякий раз мелодия сворачивала с проторенного пути в совершенно неожиданную сторону. Эту музыку незнакомец не мог перенять ни в Приграничьях, ни в любом из королевств, где довелось странствовать Найрну, включая сюда и равнину Стирл. Простая, красивая, полная призраков знакомых мелодий, она казалась очень и очень старой.
– Откуда ты? – спросил Найрн, когда пивовар принес арфисту его пиво и незнакомец осушил кружку до половины.
Арфист был немолод, крепок и коренаст, как кузнец; его старые кожаные сапоги и штаны порядком испачкались в дороге. В темных волосах и щетине на подбородке серебрилась седина. Под стать арфисту была и его арфа – простая, потертая, повидавшая виды. Странны были его глаза, оба синие, но один светлый, а другой темный, словно один – для света дня, а другой – для сумерек. Казалось, эти глаза, чуть суженные в любопытном прищуре, всегда готовы к улыбке.
Наконец незнакомец опустил кружку на стол.
– С верховьев реки.
– С верховьев Стирла?
– С самых северных границ равнины, – кивнул незнакомец. – А зовут меня Уэлькин
[5].
– Издалека же ты шел. Наверное, и есть хочешь?
Пробежавшись пальцами по струнам, незнакомец окинул Найрна непроницаемым взглядом.
– Может, и да, – неуверенно сказал он. – Как тебе нравится моя музыка?
– Очень нравится, – улыбнулся Найрн. – Песен, что ты играл, я в жизни не слышал.
– О, все они так стары. А ты – очень любезный юноша.
– Мне и самому довелось побродить. Я знаю, что такое дорога.
Найрн покосился на Ши. Та раздраженно вздохнула и поднялась на ноги.
– Пап! Поесть!
– Иду!
Набросив на плечи плащ, она коротко бросила Найрну:
