На второй день среди состязающихся остались Найрн, Ши и Оспри. Остальные ученики, по настоянию Деклана, выступили накануне – чтобы набраться опыта. Еще в первый день он разделил невероятное множество назвавшихся бардами на три группы, и никому из учеников не пришлось состязаться с Уэлькином.
Теперь три группы по общему согласию и приговору Деклана сократились до двух. В одной из них выступал Найрн, в другой – Уэлькин. Дело пошло всерьез. Придворные барды, расчехлив все имевшиеся при них инструменты, обрушили на противников отточенное мастерство и затейливые песни, охватывавшие всю историю пяти королевств. На это Найрн отвечал песнями, рожденными в морях, туманах и суровых долинах Приграничий – такими, каких не слышал ни один двор. И все же к концу дня он был немало удивлен, обнаружив себя среди оставшихся, рядом с Оспри, дюжиной придворных бардов и Уэлькином.
Солнце склонялось к закату, залив равнину ярким светом, затем укрыв ее длинными тенями, строгими, как стоячие камни, а затем и скрывшись за горизонтом. Толпа разбилась на мелкие группки, разошлась разжигать костры и готовить пищу. Еще немного – и кто-нибудь заиграет вновь, другой подхватит, и слушатели опять сольются воедино, закружат водоворотом вокруг музыкантов, чтобы вскоре перетечь в другой омут. Не желая еще сильнее расстраивать Деклана своей уверенностью в том, что Уэлькин наголову разгромит даже придворных бардов, Найрн направил стопы сквозь многоцветье палаток, фургонов и шатров к трактиру местного пивовара.
Проходя мимо прекрасного шатра, увешанного яркими гобеленами и увенчанного развевающимся флагом, он увидел знакомое лицо – но откуда оно ему памятно? Он неуверенно замедлил шаг. Воспоминание – высокая грациозная девушка в воздушных шелках, со светлыми кудрями, перевитыми золотыми нитями, унизанными крохотными самоцветами, стоявшая у костра перед входом в шатер – взглянуло на него в ответ.
И вновь этот взгляд, как когда-то, заставил замереть сердце. Затем она улыбнулась, и сердце забилось опять – чуть беспорядочно, точно крылья, трепещущие в груди. Поспешно обойдя костер под любопытными взглядами кучки роскошно одетых дам, оставшихся позади, она с нетерпением шагнула к Найрну.
– Оделет? – прошептал он.
При виде его замешательства она залилась смехом.
– Ты меня еле узнал! Неужели я так изменилась с тех пор, как ты увидел меня на кухне за разделкой курицы?
– Да, – все так же, еле слышно, выдохнул он. – Нет. Ты выглядишь… ты… Что ты здесь делаешь?
– Ну, как я могла усидеть дома? Здесь собрались лучшие музыканты всего королевства, и я просто не могла не… – она умолкла на полуслове, скривив полные губы в язвительной усмешке и устремив взгляд вдаль, в глубины собственной памяти. – Конечно, пришлось многое пообещать отцу, прежде чем он дал позволение, да еще взять с собой брата, Бервина. Но все это не так уж обременительно… Мы слышали, как ты сегодня играл. Брат был тронут до глубины души. Я видела. Ты играл ту эстмерскую куртуазную балладу, и глаза Бервина были полны слез. Я и не думала, что тебе знакома подобная музыка. Он даже побился об заклад, что ты победишь. Просто поразительно, как золото умеет найти лазейку куда угодно, правда? Даже в любовь и музыку.
– Да, – снова сказал Найрн, борясь с желанием коснуться ее прохладной бледной щеки, провести пальцем по улыбке на губах. – Деклан учил меня, – объяснил он. – Он хочет, чтобы выиграл я.
– О-о… – понимающе охнула Оделет. Глаза ее потемнели. – Он хочет послать тебя к королю Оро.
– Да.
– Потрясающе! Тогда ты и в самом деле сможешь приехать и поиграть при дворе отца! – вновь чудный, мелодичный перезвон ее смеха. Казалось, от радости у нее слегка захватило дух. – О, вот бы все получилось! Я так надеюсь на это!
Найрн кивнул, проглотив комок, подступивший к горлу.
– И мне хотелось бы этого больше всего на свете.
– Я так скучаю по тем вечерам, когда мы играли и разговаривали… Скучаю по запахам равнины, по свисту ветра, продувающего ее от края до края… – на миг устремив на него глаза, нежно-зеленые, как молодая листва, она бросила взгляд через его плечо и криво улыбнулась. – А вот и Бервин. Удивляется, куда я исчезла.
– Я еще увижу тебя?
– Да. О, да! Завтра. Я буду слушать все твои песни, – ее легкие теплые пальцы коснулись его запястья. – Ищи меня среди зрителей.
– Хорошо, – точно в оцепенении пообещал он. – Хорошо.
Оделет вернулась к своей компании. Найрн провожал ее взглядом, пока пламя костра не разделило их, а после медленно побрел прочь, все еще слыша музыку ее голоса и явственно чувствуя ее мысли. Никакие слова, никакие опасения Деклана не смогли бы придать столь сложному, невероятному делу такую внезапно простую цель: он должен выиграть ради нее.
Трактир был полон народу, но единственным, кого, войдя в дверь, увидел Найрн, оказался Уэлькин.
Сидя на табурете у камина, он негромко играл, его толстые грубые пальцы рассеянно блуждали по струнам. Вскинув на Найрна разноцветные улыбчивые глаза, Уэлькин проводил его взглядом к креслу, которое приготовили для друга Оспри и Ши.
Глубокий голос, перестук осколков сланца, остановил Найрна на полпути.
– Поиграй со мной.
Найрн молча смерил его взглядом и засмеялся.
– Зачем? Чтобы твоя арфа снова повергла меня на колени?
Уэлькин слегка сощурился. Улыбка не исчезла из его взгляда.
– Так одолей и арфиста, и арфу, – предложил он. – Порви мои струны, повергни меня на колени.
За этим последовал свист зевак, грохот кружек о дерево и радостный крик Оспри:
– Я закажу пива!
Найрн пожал плечами, готовясь к любому унижению. Ладно. По крайней мере, он будет знать, чего ожидать в последний день.
Он вынул арфу, сел на скамью по другую сторону от огня, над которым бурно кипел котел бобовой похлебки со свининой и луком.
– Ужин за счет заведения, – сказал обоим пивовар, радуясь множеству посетителей, среди которых было и несколько придворных бардов, несомненно, явившихся в его трактир следом за Уэлькином.
– Очень любезно с твоей стороны, – откликнулся Уэлькин.
Коснувшись струн, он завел песню, столь старую и редко исполнявшуюся, что Найрн едва вспомнил, что вышла она из Приграничий – «Загадки Корнита и Корната».
– Снова и снова
По кругу дней
Ходят солнце с луной,
Да моя пара глаз.
Угадай мое имя и овладей
Музыкой моего сердца!
Пальцы Найрна пробежались по струнам, и он услышал собственный голос, без раздумий ответивший:
– Под спудом мира я живу,
Сокрыт я между словами.
Отыщи мое имя в ветре и свете
И тайной души моей овладей!
«Кто ты?» – слышал он в каждой из этих переливчатых строк. Так, с легкой издевкой, Уэлькин возвращал всем вокруг тот самый вопрос, что все задавали о нем. «А еще он что-то раскрывает», – вдруг понял Найрн. Здесь, между концом и началом этих древних строк, был и вопрос, и ответ. Все, что требовалось Найрну для победы, было здесь, в старом доггереле
[7], вновь пробужденном к жизни. Когда возникает нужда, слова говорят именно то, что значат, и в случае этих допотопных – старше стоячих камней – нескладных виршей это было нужно, как никогда.
