Он прочел все научные работы о Костяной равнине, какие сумел отыскать. Но где она находится, не знал никто. «Лишь в воображении поэтов, – говорилось в них. – Или, возможно, внутри того или другого круга стоячих камней. Или это – курган, где похоронены, чтобы вечно обмениваться песнями, великие барды вместе с воспоминаниями и инструментами. Очевидная метафора смерти. Или жизни. Или процесса творчества. Исковерканные фрагменты сказок из очень давних времен; мешанина метафор и образов, происхождение которых неясно; осколки древних былин, собранные в кучу и вырезанные на камне, чтобы мучить умы ученых еще тысячу, а то и две, лет…»
Что же он сделал на Костяной равнине?
Убил старого арфиста. Во всяком случае, думал, что убил. А также, если верить сыну, разрушил верхушку школьной башни. Он полагал, что разрушил Вьющуюся Башню той последней нотой, в которую вложил все желания, все мечты, всю нераскрытую волшебную силу. Той, которую взял, чтобы порвать струны арфы Уэлькина. Подобно сосульке, сорванной им с карниза башни и погубившей Дрю, его скороспелая магия поразила Уэлькина, заставив замолчать его и его арфу. Иона помнил, как с неба, точно падающие звезды, с грохотом обрушились на землю горящие камни. Помнил, как закричали люди, доселе безмолвно, будто стоячие камни, скрытые в ночи. Помнил, как равнина вдруг снова ожила, озарилась сотнями костров, на которых готовили еду, наполнилась ароматами из кипящих котлов. Помнил, как пустился бежать. Помнил, как все обратились в бегство, спасаясь от падающих камней, сталкиваясь друг с другом, спотыкаясь о колышки палаток. Плакали дети, лаяли собаки, вспугнутые птицы, сорвавшись с веток, взмыли над равниной…
Вокруг не осталось ни музыки, ни песен. Под вопли и детский плач, отчаянный, горестный, будто вой мертвецов, Найрн выбрался из им же учиненного хаоса и оставил его позади, еще не понимая всей тяжести и безнадежности своего поражения.
Он убил лучшего арфиста в королевстве и тем навеки запечатлел свое имя в неумолимых анналах поэзии.
По крайней мере, так он считал, пока не увидел в глазах Кельды этой древней понимающей улыбки.
Глава двадцать первая
Наконец-то освободив камень из-под слоя пыли и слежавшегося за сотни лет грунта, принцесса Беатрис окинула находку недоуменным взглядом. Ровная линия, которую она расчищала с таким мучительным тщанием, запечатлелась в памяти с той же четкостью, с какой выступала из земли – старая кирпичная каминная полка, вероятно, находившаяся в квартире первого этажа, занесенной илом, когда Стирл сменил русло. Выщербленная, в выбоинах, в царапинах, но вполне прозаическая и узнаваемая. Внизу, под выступом, отыщется и остальное – стенки и каменная плита пола, возможно, сохранившиеся следы копоти и смешанные с речным илом уголья.
Так она думала вначале.
Ее остановка притормозила работу остальных: все подняли головы, привлеченные изменением обычного трудового ритма, паузой в привычных движениях. Кэмпион, расчищавший выступ с другой стороны, бросил махать кисточкой, чтобы взглянуть, что так зачаровало ее.
– Это не кирпич, – сказала она. – Это камень.
Он пожал плечами.
– Обычное дело. Дымоходы и каминные полки часто клали из плитняка.
– Это не плитняк. Он желтый. Как стоячие камни.
Кэмпион выронил кисточку. За спиной Беатрис поднялась с колен Ида, оставив то, над чем возилась на дне раскопа. За Идой и Каррен выпрямился, опершись на выступ в стене. Все подошли посмотреть на камень. То, что Беатрис считала кирпичной кладкой, оказалось сплошной каменной плитой, испещренной вырезанными в камне черточками.
Кэмпион присвистнул. Каррен откинул волосы со лба, оставив на нем грязный след.
– Напоминает тот диск, что я выкопал, – проворчал он, разглядывая камень. – Снова руны. Принцесса, что же вы такое нашли?
– Я думаю, это «Круг Дней», – выдохнула она.
Кэмпион поднял бровь.
– Что?
– Древнее руническое письмо, – она возобновила расчистку с таким усердием, что все отступили ей за спину. – Те же руны, что и на диске. Кэмпион…
Но тот уже работал кисточкой, поднимая вокруг тучи пыли.
– Я помогу, – кивнул Каррен.
Ида тоже кивнула, да так решительно, что ее шляпа соскользнула на глаза. Адриан собрал инструменты и тоже придвинулся к камню.
– Мастер Кле наверняка будет в восторге.
– Я уже сейчас в восторге, – пробормотал Кэмпион. – Похоже, ничего древнее мы еще не находили.
– Похоже, ничего древнее во всем мире нет, – восторженно вздохнула Ида, чихнув от поднятой пыли.
Вдохновленные тайной, понемногу проявляющейся перед ними под шорох кисточек и шпателей, они работали осторожно, но энергично. Прошли часы. Один за другим они поднимались по трапу наверх, чтобы съесть свои бутерброды и поскорее, не успев дожевать, вернуться. Жертвуя методичностью в угоду быстроте, они успели расчистить широкую грань плиты, от края до края покрытую вязью черточек, и взялись за слежавшийся грунт под ней. Но вот знакомый луч солнца сдвинулся настолько, что все оказались в тени, а граница света и тени – над плитой, и работа застопорилась.
Начинался прилив. На дне раскопа появилась вода. Беатрис вздохнула и с неохотой шагнула назад.
– Это вовсе не похоже ни на камин, ни на очаг, – приглядевшись, заметила она.
Каррен встал рядом с ней.
– По-моему, больше похоже на дверь. Мы расчищаем притолоку.
– Такое возможно? – спросил Адриан, расправив узкие плечи.
– Я видел подобное в деревне. Плоский камень, положенный на два других…
– Не может это быть дверью, – сказал Кэмпион. – Досок нет.
– И что с того? За такой срок вполне могли сгнить.
– Куда может вести эта дверь? – задумалась Ида.
– Там, где должна быть дверь, чувствуется камень, – возразил Кэмпион.
– Из камня дверей не делают, – усмехнулась Ида. – Что это выйдет за дверь?
Все замолчали, переглянулись, и разом наклонились, чтобы собрать инструменты, шляпы и прочее снаряжение, пока вода не залила дно раскопа.
– Во сколько сможем начать завтра с утра? – спросила Ида.
Адриан сверился с таблицей приливов и отливов, и они назначили время встречи у моста, где их подберет принцесса. Там, за мостом, она оставила остальных дожидаться трамваев и поехала по людной дороге вдоль реки к замку. Ломая голову над новой находкой, она почти не слышала музыки, возникавшей на одном перекрестке и летящей до следующего, исполняемой музыкантами во всевозможных старинных костюмах.
Оставив машину на попечение шофера, она направилась обычным путем, через сад на заднем дворе, к входной двери, что была ближе всего к ее покоям. В последние дни доносившиеся до ее ушей звуки арфы стали настолько привычной частью жизни города, что она услышала их, только увидев, что в саду полным-полно дам в развевающихся шелках и шляпках с цветами. Содрогнувшись от ужаса, Беатрис вспомнила, что обещала быть здесь, среди них, еще два часа назад.
