– Что ты делаешь? – возмущенно спросил Иона, едва оказавшись вдали от чужих ушей.
Фелан молчал. Казалось, Иона странно двоится в глазах. Образ отца, рядом с которым он вырос, которого знал всю жизнь, сливался с ликом Найрна Бессмертного, Найрна Непрощенного, точно прямо перед Феланом чья-то невидимая рука собрала в бесконечные складки ткань самой истории.
– Ничего, – наконец ответил он. – Просто играю. Зоя меня попросила.
– Ты должен вылететь, – коротко бросил отец.
– И вылечу. Скорее всего, уже вылетел.
– Не вылетишь, если не прекратишь так играть!
Фелан снова умолк, пытаясь догадаться, что такого отец мог себе вообразить.
– Я играл для Беатрис, – наконец сказал он, не понимая, отчего еще его баллада могла бы обрести какую-либо силу сверх обычной. – Чего ты боишься? Тут собрались придворные барды с песнями, древними, как пять королевств. Они меня сдуют со сцены одной только трелью на флейте.
– Дело не в этом, – раздраженно сказал Иона.
– А в чем?
– Если Кельда – тот, о ком я думаю, тебе может грозить смертельная опасность, вот в чем! Он погубил мою музыку. Я не позволю ему отнять у меня еще и тебя. Это погубит меня снова. Жить с этим я не смогу, и умереть тоже не способен. Поэтому прекрати играть для принцессы! Прекрати вкладывать в музыку душу!
Фелан открыл было рот, но ничего не сказал. Освободившись от отцовской хватки, он повлек Иону внутрь – туда, где можно было расслышать песню эстмерского придворного барда.
– Послушай, – горячо сказал он, стараясь не повышать голос. – Послушай это, – бард словно играл разом на трех инструментах и в то же время пел. – Вот так он играет каждое утро для герцога Эстмерского, пока тот завтракать изволит. И ты думаешь, я хоть в чем-то мог бы с ним сравниться?
Но Иона стоял на своем:
– Во всем этом нет его души!
– Это просто неразумно! – осознав, что сказал, Фелан усмехнулся. – Что я говорю – ты ведь безумствовал всю жизнь. И теперь я понял почему, но только Кельде ни ты, ни я не интересны. Ему нужна Зоя, и я обещал помочь ей продержаться. Чем только смогу. – Иона застонал. – Да, про сердце и душу я тогда и понятия не имел, – с сарказмом добавил Фелан. – Но даже если и так, я никогда не слышал, чтобы они хоть немного заменяли мастерство.
– И как тебя угораздило влюбиться в такой момент, – сердито буркнул отец. – Ладно, это тоже неважно. Дело в другом…
– Не вижу смысла продолжать этот спор, – сказал Фелан, тоже не на шутку рассерженный, – раз ты не можешь объяснить, в чем же все-таки дело. Посиди со мной, послушай музыку.
– Все это я уже слышал, – отмахнулся Иона.
С этим было не поспорить.
– Ну, а я нет, – со вздохом ответил Фелан. – Так что послушаю. А ты тем временем постарайся не попасть в беду.
Незадолго до полудня Беатрис ушла. Фелан то и дело поглядывал на ее опустевшее кресло, надеясь, что она передумает присоединяться к команде археологов и вернется, и ее лицо среди всего этого головокружительного множества лиц снова станет единственным, на котором глаз мог бы отдохнуть. В толпе музыкантов сновали служители, предлагавшие воду, фрукты, чай, соки, а для обладателей самых крепких нервов имелась провизия и посущественнее. Потягивая холодный апельсиновый сок, Фелан слушал, как волшебство Кельды околдовывает толпу, заставив даже снующих по проходам меж ярусов разносчиков замереть на месте. Его глубокий проникновенный голос заполнил амфитеатр, поплыл над равниной. Казалось, далекие холмы ожили и подхватили его песнь. Против собственной воли растроганный судьбой несчастных влюбленных из его баллады, Фелан снова поискал взглядом Беатрис, но вместо этого увидел отца, сидящего рядом с Софи и пьющего нечто, безусловно, запрещенное для продажи публике. Впрочем, это мог быть и просто чай: вот он предложил фляжку Софи, и мать приняла ее. Тут загремели овации, что заглушили бы и грохот штормовых волн, но Фелан не сводил взгляда с отца. Все еще потрясенный историей Ионы, безнадежно пытаясь вообразить себе его мысли и чувства, он понял, что может безуспешно биться над этой тайной всю жизнь, до тех самых пор, как увидит Иону в последний раз – над своим смертным ложем.
От этих мрачных мыслей его внезапно спасла первая неудержимая, жизнерадостная нота следующей песни. По спине пробежал холодок. Фелан едва узнал этот голос: казалось, это поет один из древних камней, согретых лучезарной улыбкой солнца. Эта песня вызывала отчаянную тоску по инструменту – любому, хотя бы стебельку травы или камышовой свирели, – чтобы подыграть ей. Зоя была невозмутима и уверена в себе, как полная луна, всплывавшая в заоблачную пустоту над горизонтом, сильной, как древний дуб, держащий на громадных ветвях многие поколения гнезд, или как бесшабашный ветер, уносящий прочь любые мысли о смерти так же легко, как сухой прошлогодний лист. Фелан засмеялся сквозь навернувшиеся на глаза слезы. Песня Зои заставила его забыть даже о Кельде. Забылось все, кроме буйства и щедрости ее голоса, пронесшегося через всю равнину, вспугнувшего орлов с утесов Гризхолда, заставившего древние камни на берегу северного моря пуститься в пляс.
Стоило Зое, спускаясь со сцены, показаться на лестнице, все музыканты – и даже Кельда – встали, приветствуя ее аплодисментами. Та, кому не посчастливилось выступать после нее, рассмеялась и поцеловала ее в щеку, поднимаясь наверх. Зоя подошла к Фелану, и музыкант, сидевший рядом с ним, подвинулся, уступая ей место.
Легкая вызывающая улыбка и абсолютное бесстрашие в ее глазах повергли Фелана в благоговейный трепет.
– Ты объявила войну, – выдохнул он.
Зоя покачала головой.
– Не войну, – строго прошептала она под первые ноты следующей песни со сцены над головой. – И пока не объявила.
К вечеру дело дошло до последнего участника – дилетанта столь неумелого, что он даже не потрудился закончить песню, а попросту оборвал ее, рассмеявшись и махнув рукой. Музыканты, поднявшиеся размять ноги и перекусить, возбужденно загудели в ожидании первой очереди выбывших. Амфитеатр начал пустеть. Через час один из мэтров прочел со сцены список тех, кому надлежало вернуться на следующий день.
Среди них, к собственному удивлению, оказался и Фелан.
– Хорошо, – просто сказала Зоя, услышав это. – Завтра мы можем играть вместе или друг против друга, по желанию. Я запишу нас вместе.
– Зачем? – удивился Фелан. – Тебе бы играть против того, у кого есть шанс победить. Против одного из придворных бардов. – На это Зоя лишь рассмеялась. – Тогда против Кельды.
– До него очередь еще дойдет, – тихо сказала она. При этой мысли улыбка исчезла с ее лица, но, стоило ей посмотреть на Фелана, и улыбка вернулась. – А кому бы ты предпочел проиграть, если не мне?
– Ладно, – улыбнулся Фелан. – Только скажи, что репетировать.
Ответив, Зоя оставила его и отправилась искать Чейза в толчее задержавшихся у амфитеатра зрителей. Фелан огляделся в поисках Беатрис, но увидел только Иону и поспешил улизнуть в другую сторону, уклонившись от спора, поджидавшего его за Воротами Музыкантов.
