– Почему? – озадаченно спросила принцесса. – Из-за этой двери в старый склеп?
– Не спрашивай.
Но принцесса продолжала строить догадки.
– Кельда, – коротко сказала она. – Вы думаете… Мэтр Кле, я не пойму, о чем вы думаете. Что может случиться с Феланом посреди состязания, у всех на глазах?
– То же, что случилось со мной, – мрачно ответил Иона.
Горло принцессы сжалось и пересохло от страха.
– Фелан так хорошо играет? – дрожащим голосом спросила она, ступив на трап.
– Только когда думает о тебе. Я должен быть там, где смогу видеть его. И Кельду.
Он подал ей руку, помогая выбраться на поверхность, и ненадолго задумался, глядя на ее невозможный наряд.
– У меня одежда в машине, – быстро сказала она. – Переоденусь у амфитеатра.
– Хорошо, – с облегчением сказал он, но тут же помрачнел. – Если амфитеатр все еще цел. Утром Кельда уже один раз выступал. Столько было воплей и топота… Возможно, сейчас там только куча обломков.
– Волшебство?
Иона покачал головой.
– Пока нет. Пока что оно ему ни к чему.
Беатрис велела охраннику остановить машину у королевской барки и поднялась в каюты, отведенные для короля и придворных, чтобы сменить рабочую одежду на платье. Переодевшись, она прошла в амфитеатр, забралась на самый верхний ярус, оказавшись на том же уровне, что сцена на подмостках; и там, под колыхавшимся на ветру навесом павильона, принцесса нашла Софи. Очевидно, это место предпочитал и Кеннел: старый бард сидел с краю – ярко-голубая парадная мантия, обычный седой хохолок на макушке, лицо напряжено не меньше, чем у Ионы.
– Он пошел поговорить с Феланом, – сказала Софи прежде, чем принцесса успела хотя бы открыть рот. – А вон там, в такой чудесной шляпке, не твоя тетя Петрус? Этот пышный плюмаж словно вот-вот улетит вместе с ней.
– И как Фелан? – озабоченно спросила Беатрис.
– Теперь, конечно, будет лучше – ведь ты здесь. Он играет… – она сделала паузу, чтобы надеть очки и заглянуть в программку. – Наверное, уже скоро. В паре с Зоей.
– А вон и моя мать, – выдохнула принцесса, узнав шляпку с цветами рядом с пышным плюмажем тети Петрус. – Никогда бы не подумала, что ей это интересно…
Вокруг раздались аплодисменты, и она машинально захлопала в ладоши вместе со всеми. Закончив песню, певица откланялась, и на сцену вышел придворный бард, увешанный инструментами, как латами, сверкавшими на каждой ноте, точно вместо него решило сыграть для публики само солнце.
Мысли Беатрис снова унеслись вдаль. Она искала взглядом среди сидящих в тени под сценой Фелана, но не видела его. Быть может, он где-то с Ионой? Но не успела музыка сверкающего исполнителя подойти к концу, как Иона вернулся и сел рядом с Софи. Принцесса вновь машинально захлопала и повернулась к угрюмому, замкнутому Ионе, готовясь задать вопрос, как только стихнет шум. Но, стоило ей набрать в грудь воздуха, Зоя запела.
Беатрис уставилась на сцену, совершенно забыв закрыть рот. Две фигуры – одна темноволосая, одетая в шелка цвета трепещущего пламени, а другая со светлыми волосами, в синем шелке шанжан с серебряным шитьем, сверкающим, точно струйки воды… Казалось, они не играют, не поют, но извлекают мелодию из корней травы на равнине, из лишайников на древних камнях, из вырезанных на них слов, древних, как сам Бельден. Чувствуя, как защипало в глазах, Беатрис прижала ладонь к губам. Ну конечно! Вот как звучала спираль в кругу на двери в гробницу, вот он, ее голос! Музыка, лившаяся в сердце Беатрис, и была этим словом, произносила его! Весь мир подернулся дымкой, замерцал и растаял. Наконец слезы выкатились из глаз, в ушах прозвучало внезапное восклицание Ионы, и окружающий мир вновь обрел четкость.
Вот только что же это за мир?
Глава двадцать пятая
Вместе с ними играл кто-то третий. Зоя слышала буйный перелив сладкозвучных нот, ворвавшихся в ее музыку стремительным звонким ручьем и слившихся с ней, то уходя в темные таинственные глубины, то вырываясь наверх, на свет дня. Фелан, игравший в такт Зое, смотрел только на собственные руки и поначалу ничего не замечал. Но вдруг он резко вскинул голову и взглянул на нее. Глаза его округлились, а пальцы внезапно замешкались, отстали, чуть сбились с такта, прежде чем вновь нагнать ее.
Зоя и сама начала ошибаться – то и дело лишь вздох вместо голоса. Несмотря на летнее солнце, по коже побежали мурашки. Казалось, стены амфитеатра выросли, вознеслись в невероятную высь. За стенами, за бесконечной спиралью уходящих в небо камней, мерцала равнина; ее зелень, золото и синь тянулись вдаль, сливались с небом над расплывчатыми туманными горизонтами. «Сон камней, – подумала Зоя. – Память камней…» Равнина казалась странно пустой: деревья, стоящие, как стражи, на вершинах холмов, там и сям возвышавшихся над травой, больше не укрывали тенью пестрые толпы слушателей. Да что там – сам Кайрай исчез, растворился в серебряной дымке, накрывшей оба берега Стирла!
Зоя пела, чувствуя, как из горла вместо песни все чаще и чаще вырывается безмолвный выдох. В холодной волне тумана, хлынувшей от реки, тело промерзло до самых костей.
– Не останавливайся, – весело сказал чей-то голос между куплетами.
Сначала она решила, что это Кельда. Фелан играл рядом с ней, да с таким трудом, словно его быстрые умелые пальцы вдруг стали тверды, как дерево. Теперь их обоих вел за собой неизвестный арфист – он задавал ритм, он выбирал песни, увлекавшие беспомощных Зою и Фелана за собой, точно стремительная река, удерживал их в блестящих тенетах своих струн.
Опустел и амфитеатр. Нет, не опустел – исчез! Их окружали прозрачные камни. Они стояли на пригорке где-то посреди равнины, где-то во времени или в воспоминаниях, и играли, повинуясь любому капризу странного арфиста. Нет, это был вовсе не Кельда – этого барда Зоя не видела никогда в жизни. Старый, угловатый, похожий на древний, видавший виды валун; один глаз бледно-голубой, другой сумрачно-синий; голос, как рокот гальки в волнах, набегающих на каменистый берег… Зоя повернула голову, чтобы разглядеть его яснее, и он улыбнулся ей.
И Зоя узнала эту улыбку – бесстрашную, дразнящую, понимающую улыбку кэльпи.
От потрясения у Фелана сбилось дыхание. Он изо всех сил старался совладать с собой и закончить песню. Зоя ждала и, как только арфист начал еще одну развеселую балладу, выхватила мелодию из его пальцев, замедлила ее бег и превратила в придворный танец без слов, чтобы дать отдохнуть голосам.
Разноцветные глаза арфиста сузились, но его пальцы, плясавшие по струнам, не возражали.
– Фелан, – негромко сказала Зоя, предоставив пальцам вести медленную, певучую мелодию без нее.
Фелан озирался вокруг с таким недоумением, что Зоя невольно задумалась: что же он видит? То же, что и она, или нечто свое? Наконец он хриплым голосом заговорил:
– Это же…
