Он даже не заметил, когда перестал играть старый арфист. Незадолго до этого призрачные камни вокруг поплыли прочь, подобно тучам, расходящимся после грозы. Сидя на земле, Фелан безмолвно смотрел, как он снимает арфу с плеча и тянется за чехлом. Тут он увидел на арфе множество рун, тайные письмена, сплошь покрывавшие резонатор и раму.
– Кто ты? – прошептал он, наконец-то обретя дар речи. – Ты – Кельда?
– Иногда. А иногда – Уэлькин. А иногда… – он пожал плечами. – Неважно. Я прихожу туда, где слышу музыку.
– Но как… Каково твое настоящее имя?
Арфист сощурился, сверкнув на Фелана светло-голубым глазом.
– Спроси отца. Он знает.
Фелан пристально взглянул на отца. Тот все еще играл, да так, словно из-под его пальцев рвались все ноты, не сыгранные за тысячу лет.
– Что ты с ним сделал? До этого дня он не мог сыграть даже на травяном стебельке или выстучать ритм парой ложек.
– Я? Я ничего не делал. Это все ты.
Он спрятал арфу в чехол, затянул старые кожаные ремешки, нежно потрепал потертую кожу, и чехол вместе с арфой исчез. Фелан изумленно уставился туда, где он только что был, но тут же поднял взгляд вслед взмаху руки арфиста.
– Он был заточен в этой башне с тех пор, как попытался убить меня своей музыкой. Тогда он обрушил только верхушку той старой сторожевой башни. А на этот раз он нашел лучший способ разделаться со мной. Он вывернул душу и сердце наизнанку, чтобы спасти тебя от той участи, что постигла его самого. Нет, – добавил он, стоило Фелану открыть рот, – тебе она ни в коей мере не угрожала. Но он-то об этом не знал! И ради тебя обрушил стены башни своей игрой.
Казалось, Фелану становится тесно в собственной коже.
– Кто ты? – снова спросил он голосом истончившимся, неосязаемым, как дым.
Арфист улыбнулся.
– Всего лишь древний камень, – сказал он, и с этими словами стал им – видавшим виды валуном, вросшим в землю на макушке холма, дремлющим под полуденным солнцем, покрытым пятнами лишайника да едва различимыми узорами, что некогда могли быть словами.
Немного погодя Фелан придвинулся ближе и привалился к нему спиной, слушая Зою и отца. А еще немного погодя услышал пророчество камня:
– Ей быть следующим бардом этой земли. Ей своей песней склонять к закату луну и пробуждать солнце, и не останется среди бардов ни одного, кто в силах устоять перед ее волшебством.
А еще немного погодя его нашла Беатрис.
Принцесса взошла на пригорок с сандалиями в руках, растрепанная ветром. Поднявшись на ноги, Фелан с изумлением увидел ее неуверенность и даже некоторый испуг. Шагнув ей навстречу, он заметил слезы, высыхающие на ее лице, а, обняв ее, снова почувствовал крепкие, нежные объятия музыки в ее сердце.
– Я тебя не видел, – сказал он.
– А я не видела никого, кроме тебя. И так испугалась! Как никогда в жизни. Все остальные куда-то пропали, а из истории твоего отца я поняла, куда занесло вас с Зоей. Кельда надул вас, и…
Фелан покачал головой, но тут же остановился и криво улыбнулся.
– Да, пожалуй, так и есть.
– Я хотела войти в башню вслед за твоим отцом, но до сих пор никак не могла найти дорогу. Что с ними случилось?
– На этот раз отец обрушил ту башню, которую следовало.
Принцесса подняла голову и взглянула через его плечо. Над ухом прошелестел ее вздох.
– Так это Иона! А я все это время думала, что с Зоей играет Кельда. Ничего было не видно. Только сейчас в глазах прояснилось. Никогда раньше не слышала, чтобы твой отец играл.
– Я тоже. Он наконец вспомнил, как это делается.
Принцесса вновь шевельнулась, и Фелан почувствовал на губах ее волосы.
– А где Кельда?
Подумав, Фелан решил, что проще всего ответить прямо.
– Он превратился в Уэлькина и снова научил отца играть. А потом превратился обратно вот в это.
Фелан кивнул на выступавший из земли валун и почувствовал, как Беатрис затрепетала от изумления. Она медленно выпустила его из объятий и уронила сандалии в траву. Фелан криво усмехнулся: казалось, принцесса забыла обо всем, кроме камня, покрытого хитрой вязью почти стершихся от времени строк.
Опустившись рядом с камнем на колени, она потрогала его, погладила, провела кончиками растопыренных пальцев по древним письменам и в конце концов улыбнулась дрожащими от восторга губами сквозь слезы, упавшие на залитый солнечным светом валун.
– Самые первые слова, – прошептала она. – Самое древнее волшебство… Ой, Фелан, посмотри сюда. – Он присел рядом с ней и поцеловал ее соленые губы, жалея, что это не он лежит под ее нежными, ищущими пальцами, и гадая, чувствует ли их старый бард в том сне, где сейчас обитает. – Это же круг со спиралью!
– Что?
– Вот это!
Беатрис взяла его руку и провела его пальцем по кругу, а затем – вдоль спирали, сходящейся к его центру. Взглянув на него, она рассмеялась сквозь слезы.
– Тот самый символ с каменной двери в гробницу, которую мы откопали. Больше я не видела его нигде. Может, это и есть его имя?
– Он – призрак?
– Ну, может быть, эта гробница – вовсе не гробница. Или, может быть, гробница все еще ждет его – ведь он пока что далек от смерти.
Озадаченный, Фелан вспомнил выкрикнутое Ионой слово, заставившее старого барда в изумлении пропустить ноту. «Услышать свое имя впервые за невесть сколько тысяч лет… Как тут не удивиться», – подумал он. Тронутый тем, что Беатрис сумела так ясно различить вырезанные в камне слова, и все миры, заключенные в них, он потянулся к руке принцессы, нежно отвел ее пальцы от истертого камня и поднес к губам.
Музыка за спиной замедлилась, начала распадаться на неоконченные фразы, рассыпаться на отдельные ноты. И вдруг Иона рассмеялся – свободно и удивленно. Подобного смеха Фелан не слышал от него никогда.
Тут загрохотал, заревел амфитеатр; волны звука, одна за другой, катились со всех сторон, сталкивались над сценой и тяжким эхом катились назад, навстречу новому гулу. Все четверо вновь стояли на сцене, на подмостках – музыканты, окаменевшие при виде внезапно возникшего вокруг мира, и принцесса, недоуменно оглядывавшаяся в поисках пропавшего камня, пригорка, иного тайного мира и древнего слова под пальцами.
Очнувшись первой, Зоя издали улыбнулась Кеннелу. Тот, как и все остальные, вскочил на ноги и хлопал так неистово, что ладони могли бы отвалиться.
Затем она повернулась к Ионе и долго, с недоверием разглядывала его, прежде чем заговорить.
– Найрн?
Он молча поднял на нее взгляд, и на миг Фелану почудилось, что в глазах отца мелькнул, точно тень, след бесконечного пути длиною в тысячу лет.
– Тогда я был молод и глуп, – сказал он после долгого молчания.
