* * *
В наш последний день в Мексике мы вернулись в Мехико и посетили дом Фриды Кало, знаменитый «голубой дом». Именно здесь Кало родилась и умерла в возрасте сорока семи лет.
– Как бы нелепо и странно это ни звучало, прийти сюда – это почти выразить благодарность, – сказала Сара. – Фрида помогла мне. «Голубой дом» для меня – место паломничества.
– Я думаю, что большинство матерей хоть немного, но боятся потерять свободу после рождения ребенка, – продолжила она. – Я всегда помню, что все, что я могу, – все путешествия, которые совершаю, все паломничества – это потому, что у меня нет маленьких детей. Я осознаю, что располагаю своим временем. И оно становится более драгоценным оттого, что я заплатила за него жуткую цену.
В «голубом доме» была выставлена картина Кало «Фрида и кесарево сечение» – незаконченная работа, на которой Фрида с рассеченным животом лежит рядом со своим доношенным ребенком. Сара ахнула, когда увидела ее.
– Я в первый раз вижу это произведение вживую. Это как познакомиться с кем-нибудь в интернете, а затем встретиться с ним лично, в реальной жизни. Это так волнующе!
Искренние чувства Фриды Кало от рождения ребенка могут так и остаться непонятыми. Некоторые биографы так сильно хотели защитить ее священный образ, что изобразили ее медикаментозные аборты как опустошающие «выкидыши» жаждущей детей матери. Другие биографы настаивают, что Кало не хотела детей и ее «плохое здоровье» было просто предлогом, чтобы уйти от общественных ожиданий.
Наверху, в маленькой спальне Кало, стоит урна доколумбовой эпохи с ее прахом. На одноместной кровати Фриды лежит ее посмертная маска – мрачное напоминание, что художница истекла кровью и умерла в этой самой комнате. Над своей кроватью Фрида повесила картину: мертвый ребенок, завернутый в белое, в короне из цветов, лежащий на сатиновой подушке. Анхелито.
Северная Каролина
Каллоухи
Серый кит – впечатляющее создание: 36 тонн живого веса длиной в пятнадцать метров с огромным трехметровым плавником. Вот один из этих гигантов появляется над водой в двадцати километрах от побережья Калифорнии и испускает свой последний слабый вздох. На шестьдесят пятом году жизни к огромному животному приходит смерть, и оно с трудом держится на поверхности.
Некоторые киты начинают тонуть сразу, но этот еще некоторое время будет держаться на плаву. Внутри его туши будут распадаться ткани и белки, разжижаться органы и образовываться газы – они наполнят пространство между подкожным жиром и кожей и превратят кита в жуткий воздушный шар. Если его проколоть, сила сжатых газов отбросит мягкие внутренности на несколько метров от тела. Но шкура кита крепко удерживает их, и газы выходят медленно. Наш умерший кит сдувается и постепенно начинает тонуть. Он будет опускаться все ниже и ниже – больше чем на километр в глубину – пока наконец не коснется мягкого ила морского дна.
Там, внизу, в батиальной
[8] (или полночной) зоне океана, очень холодно и абсолютно темно: солнечный свет не добирается на такую глубину. Наш кит падает сюда не для того, чтобы «покоиться с миром» и лежать на дне в холодной, не потревоженной ничем темноте. Его останки вот-вот станут местом грандиозного банкета, который будет длиться десятилетиями. Этот процесс, известный в научных кругах океанологов как «падение кита», создает целую экосистему: вокруг туши словно возникает ресторан для похожих на инопланетных чудовищ созданий из первобытных глубин.
Подвижные падальщики ориентируются на запах и первыми прибывают на пир. Это типичные представители глубин: полярные акулы, рыбы-миксины (неправильное название – они скорее похожи на выделяющих слизь угрей, чем на рыб), крабы и химеры. Они набрасываются на разлагающуюся плоть и поглощают ее со скоростью почти шестьдесят килограммов в день.
Когда масса органических тканей оказывается съедена, на туше селятся другие обитатели бесплодных морских глубин. Здесь разбивают лагерь моллюски и ракообразные. На костях кита вырастает густая красная борода из глубоководных червей, на каждом квадратном метре их сидит по сорок пять тысяч. Латинское название этих червей – Osedax – означает «пожиратель костей». Оправдывая свое название, эти создания без глаз и ртов проникают в кости и извлекают из них масла и жиры. Ученые недавно обнаружили, что любящие серу бактерии, которых находят на месте «падения кита», подобны тем, что живут в глубоководных гидротермальных источниках.
Место падения кита превращается в затянувшуюся на десятилетия версию клипа «Вы наш гость» из «Красавицы и Чудовища» – в развязную пирушку, где многочисленные создания пожирают кита: «сколько блюд, все не счесть». Кит – типичный представитель посмертных доноров, часть системы, столь же красивой, сколь и здравой: умирающее животное жертвует свое тело, чтобы другие могли процветать.
– Попробуй вот это, серого цвета. Это очень вкусно, – как будто говорит его туша. Иными словами, кит – ценный некрожитель.
По правде говоря, науке еще только предстоит узнать, что сами киты думают об этом. Если бы им представилась такая возможность, захотели бы они отказаться от падения и спрятать свои мертвые туши где-нибудь в непроницаемой крепости кораллового рифа? Безопасный приют после смерти – привлекательная идея, если не думать о том, что он помешал бы другим животным получить жизненно важные питательные вещества, которые уже не нужны покойному киту.
Киты всю свою жизнь поддерживают среду, в которой обитают. Из-за того, что они питаются рыбой и крилем, люди годами полагали, что меньше китов = больше рыбы и криля для нас. Этим уравнением оправдывается китобойный промысел и почти три миллиона убитых только в XX веке китов.
Как оказалось, уменьшение количества китов не означает увеличение количества рыбы. Чтобы прокормиться, киты ныряют в глубины океана, а затем поднимаются на поверхность, чтобы дышать и испражняться мощными фекальными шлейфами (да, они «выстреливают» какашками). Китовые какашки богаты железом и азотом. Они распространяются по поверхности воды и обогащают планктон, а от него – как вы уже догадались – зависит количество рыбы и криля. Киты играют ключевую роль в этой цепи как на протяжении своей жизни, так и после смерти.
Возможно, вы инстинктивно чувствовали подобную тягу пожертвовать после смерти свое тело. Чем еще объяснить возросшую популярность пожеланий в духе: «Когда я умру, не нужно суеты. Просто выкопайте яму и положите меня туда».
На самом деле это разумная просьба. Вернуть свое тело природе кажется одновременно и наименее дорогим, и наиболее эко-логичным вариантом. Кроме того, растения и животные, которых мы едим в течение жизни, вырастают и питаются на земле.
Полгектара земли может содержать больше тонны грибов, семьсот килограммов бактерий, четыреста килограммов дождевых червей, почти столько же членистоногих и водорослей и шестьдесят килограммов простейших. Земля буквально кишит жизнью, как и мертвое тело (будто колбаса в оболочке из кератина, то есть ороговевшей кожи). Микроскопическая магия творится с телом, уложенным всего в нескольких метрах под землей. Триллионы бактерий, живущих внутри нас, превращают наши внутренности в жидкость. Когда усиливающееся давление разрывает кожные покровы, происходит страстное слияние тела и земли.
