– А что в больнице могли с нами сделать? – спросил Лусиано.
У него была припасена еще одна история о друге, который утонул в этой самой лагуне. Лусиано не стал беспокоить власти и сообщать об утонувшем.
– Он же умер, что они могли сделать для него?
Лусиано хотел, чтобы после смерти его завернули в шкуры и похоронили в обычной яме, устланной листьями. Саван из шкур он собирался шить сам. Он рассказал, что они с друзьями все время говорят о смерти. Они спрашивают друг друга:
– Эй, а как ты хочешь, чтобы тебя похоронили?
Лусиано спросил:
– А там, откуда ты приехала, люди не говорят об этом?
Мне было сложно объяснить, что, как правило, – нет, они не говорят об этом.
Мне всегда хотелось понять, почему люди моей культуры так брезгливы по отношению к смерти? Почему мы боимся заводить о ней разговор и спрашивать наших родных и друзей, как они хотят, чтобы их похоронили? Избегание этой темы ни к чему хорошему не приводит: уворачиваясь от разговоров о неизбежном, мы не только рискуем деньгами, но и лишаем себя возможности оплакать умерших.
Я подумала: если бы я смогла лично увидеть, как относятся к смерти в других культурах, я бы доказала, что нет неправильного способа умирать. В последние несколько лет я путешествовала по всему миру, чтобы увидеть похоронные ритуалы Австралии, Испании, Италии, Индонезии, Мексики, Боливии, Японии и США. Многие знают о погребальных кострах Индии и причудливых гробах Ганы, но в местах, которые выбрала я, живут не менее замечательные легенды, которые вы вряд ли могли слышать. Я надеюсь, мои находки помогут вернуть смысл традиции погребения в нашем обществе, и для меня это очень важно – не только как для владельца похоронного бюро, но и как для дочери и друга.
* * *
Более двух тысяч лет назад греческий историк Геродот впервые описал, как представители одной культуры ужасаются погребальным ритуалам другой. В его «Истории» император Персии вызвал к себе группу греков, которые традиционно сжигали тела мертвецов, и поинтересовался: «За какую плату вы съели бы ваших умерших предков?» Греки возмутились и объяснили, что ни за что на свете не стали бы каннибалами. Затем царь вызвал группу каллатиев, о которых было известно, что они поедали тела своих покойников, и спросил их: «За какую цену вы готовы предать ваших умерших отцов огню?» Каллатии стали умолять его не говорить о «таких мерзостях».
Такое отвращение к тому, как в других культурах обращаются с покойными, существовало тысячелетиями. Если вы когда-нибудь подходили ближе чем на сто пятьдесят метров к современному похоронному бюро в США, то знаете, что гробовщики обожают цитату, которую приписывают Уильяму Гладстону, британскому премьер-министру XIX века:
Покажите мне, как нация обращается со своими покойными, и я с математической точностью расскажу вам о глубине сострадания этого народа, его уважении к законам земли и верности высшим идеалам.
Похоронные бюро гравируют это изречение на настенных табличках и помещают на шапках своих сайтов, для них это такой же символ, как американский флаг и музыка «Amazing Grace» (христианский гимн, написанный английским поэтом и священнослужителем Джоном Ньютоном). К несчастью, Гладстон так и не предоставил формулу, которая позволила бы определить с обещанной математической точностью, что один конкретный способ обращения с покойниками на 79,9 % варварский, а другой на 62,4 % достоин уважения.
(На самом деле Гладстон, возможно, никогда и не заявлял ничего подобного. Впервые эта фраза появилась в 1938 году в мартовском издании The American Cemetery в статье под названием «Успешная реклама кладбища». У меня нет доказательств, что Гладстон такого не говорил, но один видный знаток его биографии поведал мне, что никогда не встречал такой цитаты. Самое большее, с чем он смог согласиться, – что это звучит вполне в духе Гладстона.)
Даже если умом мы соглашаемся с преимуществами ритуалов определенной культуры, мы все равно не принимаем их из-за всяческих предубеждений. Однажды в 1636 году в Канаде две тысячи индейцев племени вендат (самоназвание гуронов) собрались вокруг групповой могилы на берегу озера, которое мы сейчас называем Гурон. Могила была огромной – два метра в глубину и семь метров в ширину. Она предназначалась для захоронения семисот человек.
Но эта погребальная яма была не единственной остановкой на пути покойников. Когда скелеты были еще телами, их завернули в бобровые шкуры и положили на деревянные помосты на высоте трех метров над землей. Каждые десять лет или около того члены разбросанных вокруг Гурона племен вендатов приносили останки своих умерших к общей могиле, известной как «кулак мертвеца». Перед похоронами тела спускали с помостов, и члены семьи, в основном женщины, должны были очистить кости от остатков плоти.
Сложность этой процедуры зависела от того, как долго покойник был мертв. Некоторые тела успевали разложиться, и тогда на скелете оставалась только высохшая, тонкая, как бумага, кожа. Другие тела сохранялись лучше и почти мумифицировались – с них нужно было снимать высохшую плоть полосками и сжигать. Но сложнее всего было работать с телами недавно умерших, которые еще поедали черви.
Этот ритуал очищения скелетов был засвидетельствован и описан Жаном де Бребёфом, католическим миссионером из Франции. Вместо того чтобы ужаснуться, он с величайшим восхищением описал трогательное отношение индейцев к телам своих покойников. Помимо прочего, Бребёф рассказал о семье, склонившейся над телом, буквально сочащимся от разложения, – не напуганной, а погруженной в процесс очищения и переодевания умершего в новые бобровые шкуры. «Не это ли достойный и вдохновляющий пример для христиан?» – вопрошал Бребёф. Такие же чувства вызвала у него церемония захоронения у погребальной ямы, когда тела были покрыты песком и корой, – он был тронут такой «фабрикой милосердия».
Я уверена: в тот момент, стоя на краю ямы, Бребёф был впечатлен посмертными ритуалами племени вендатов. Однако и это не повлияло на его пламенную надежду, что их «глупые и бесполезные» обычаи и церемонии будут искоренены и на смену им придут христианские, «священные» ритуалы.
Стоит упомянуть, что туземные племена Канады вовсе не были открыты чужим традициям, которые привез им Бребёф. Историк Эрик Симан отмечает, что коренные народы и европейцы часто обнаруживали «ужасающие странности» в культурах друг друга. Как можно было ожидать от вендатов веры в якобы благородные цели французских католиков, когда те открыто признавались в каннибализме, заявляя, что поглощают плоть и кровь (ни много ни мало самого Бога!) во время обряда, называемого «причастие»?
Поскольку религия – источник множества погребальных ритуалов, мы часто ссылаемся на свою веру, чтобы отвергнуть обычаи других. Совсем недавно, в 1965 году, Джеймс У. Фрейзер в книге «Кремация – по-христиански ли это?» (ответ: нет) написал, что кремация – «варварское действо» и «пособничество в преступлении». Для достойного христианина «омерзительно даже подумать о теле друга, с которым обращаются словно с ростбифом, запекаемым в духовке, со всеми этими вытекающими жирами и шипящими тканями».
