– Мы в Испании так не делаем, – сказал Жоан.
Сам Жоан решил, что после смерти его кремируют, но, похоже, он понимает неоднозначность такого выбора.
– Создание ребенка занимает девять месяцев, а мы разрушаем тело с помощью процесса промышленной кремации за пару часов. – Он на миг задумался. – Следовало бы позволить телу разлагаться те же девять месяцев.
Я прошептала Жорди:
– Звучит так, словно он хочет естественного погребения!
У Испании почти получается экологично обращаться с покойными. Во время экскурсии мы прошли через рощу, деревья в которой, разумеется, характерны для средиземноморского климата. На «Белых скалах» могут посадить дерево и захоронить вокруг него останки от кремации пяти умерших членов вашей семьи, превращая его буквально в фамильное дерево. Это первое в Испании кладбище, предлагающее такую услугу.
Фамильные деревья «Белых скал» похожи на очень популярные биоразлагаемые урны Bios Urn, разработанные барселонской дизайнерской фирмой. Вы, может быть, видели их фотографии в социальных сетях. В небольшую, размером со стакан из McDonald’s, Bios Urn насыпана земля – не доверху, чтобы хватило места для кремированных останков, – и посажено семя дерева. Одна из самых популярных статей о Bios Urn называется «Эта потрясающая урна превратит тебя в дерево после того, как ты умрешь!».
На первый взгляд, это прекрасная идея, и из такого стаканчика действительно может вырасти дерево, только вот во время кремации при почти тысяче градусов кости сгорают до неорганического, первоначального углерода. Если все органическое (включая ДНК) сгорело, ваш стерильный пепел уже не может быть полезен для дерева. Там есть питательные вещества, но их сочетание не подходит для растений и не способствует их жизненным циклам. Bios Urn стоит сто сорок пять долларов. Такая символичность
[14] прекрасна, но она не сделает вас частью дерева.
На «Белых скалах» есть две реторты для кремации, в которых сжигают по две тысячи шестьсот тел в год. Когда мы зашли посмотреть на эти машины, я была приятно удивлена, увидев, что двое мужчин в костюмах стоят у разогретой реторты, по сторонам от светлого деревянного гроба с крестом на крышке.
– О, вы ждете нас, здорово! Грасиас!
Мне всегда интересно наблюдать кремацию. Это никогда не может наскучить, не важно, сколько раз вы это видели или сами организовывали. Зрелище того, как труп меняется под действием огня, оставляет мощные впечатления.
Жоан рассказал о пятнадцатилетней машине, которую до сих пор используют для кремации, и провел для нас короткую экскурсию по комнате кремации. Она выглядела гораздо приятнее, чем промышленные склады в моей стране.
– Стены сделаны из итальянского мрамора, а пол – из бразильского гранита, – пояснил Жоан.
– 60 % семей приходят, чтобы быть свидетелями кремации, – объявил он. Тут моя челюсть упала.
– Простите, 60 %? – я даже пошатнулась. Это огромное число, намного выше, чем в Соединенных Штатах, где родственники зачастую даже не знают о возможности присутствовать при кремации.
Перед началом процесса Жоан вывел нас из комнаты за – вы готовы это услышать? – три высоченные, от пола до потолка, стеклянные панели. Они были точно такими же, как панели, отделявшие нас от тел в похоронном бюро.
– Почему вы используете стекло? – спросила я Жоана.
– Так угол обзора не позволяет увидеть, что происходит в печи, – ответил он.
Это было правдой. Как я ни старалась, я не могла увидеть пламя, только край кремационной машины. Когда тяжелая металлическая дверь опустилась, сотрудники закрыли реторту дверью из благородного дерева, чтобы скрыть промышленный фасад.
Барселона – это земля «почти». У них есть инициативы по созданию экологических кладбищ, по охране животных и выращиванию местных деревьев. Тела покойников не бальзамируются и хоронятся в деревянных гробах. Почти экологичное погребение, за исключением гранитной крепости, в которую должен быть помещен гроб. На кремациях присутствуют 60 % семей, а в похоронных бюро родственники могут провести целый день с ушедшим в мир иной близким человеком. Почти эталон взаимодействия родственников и умершего, если бы не стекло, делающее маму похожей на музейный экспонат.
Мне хотелось бы облить эти стекла презрением, но я не могу по одной простой причине: у элегантной «Альтимы» есть то, что Соединенным Штатам нужно больше всего, – зрители в креслах. Здесь люди приходят к мертвым. Они приходят на целый день, чтобы смотреть на покойного, сидеть рядом с ним. Они приходят, чтобы присутствовать при кремации. Возможно, стеклянная преграда – своего рода помощник, чтобы подпустить настороженную смертью публику поближе, но не слишком близко.
Процесс кремации должен был занять порядка девяноста минут. Жоан повел Жорди, моего издателя, показать обратную сторону машины, куда семьи не заходят. Отодвинув откидное металлическое окошко, он позволил нам заглянуть внутрь кремационной комнаты. Неистовые потоки пламени выстреливали с потолка и пожирали верх гроба. Глаза Жорди расширились, когда пришла его очередь заглядывать внутрь, в его зрачках отразилось пламя.
За свои хлопоты в прогулках со мной по Барселоне бедный Жорди был вознагражден бесчисленными близкими встречами с мертвецами. За обедом из, наверное, четырнадцати блюд я спросила его о впечатлениях этого дня. Он подумал и ответил:
– Когда получаешь счета, приходится по ним платить. Я оплачиваю счета моей компании. Я оплачиваю счет в ресторане. То же самое и с чувствами. Когда приходит страх смерти, я должен его почувствовать. Я должен платить по счетам. Это значит быть живым.
Япония
Токио
«Tokudane!», утреннее японское телешоу, прервалось на рекламу. Женщины в костюмах винограда танцевали под пульсирующий бит электронной музыки. Мультяшные кролики выстригали хохолок на голове у изумленного мужчины. «Tokudane!» вернулось, и ведущие объявили следующий сюжет. На экране появилось изображение молящегося в храме монаха в белой рясе. Среди цветов и благовоний он вел похоронную службу.
Храм был переполнен растерянными людьми. Камера отъехала назад и показала алтарь и причину всеобщей скорби – девятнадцать роботов-собак. Картинка приблизилась, и стали видны их разбитые лапы и сломанные хвосты. Я увлеченно смотрела телевизор в буфете отеля, завтракая яичницей в виде сердечек.
Корпорация электроники Sony выпустила первого Aibo («товарищ» по-японски) в 1999 году. Робот-собака весом в полтора килограмма обладал способностью обучаться и выполнять команды хозяина. Милый и очаровательный Aibo мог лаять, сидеть и имитировать, будто он писает. Их владельцы заявляли, что щенки помогают им справиться с одиночеством и проблемами со здоровьем. Sony прекратила выпуск Aibo в 2006 году, но пообещала их чинить. Но уже в 2014 году она прекратила и ремонтировать роботов, преподав жестокий урок смерти владельцам примерно ста пятидесяти тысяч проданных Aibo. Сначала возникли ветеринары для роботов, выезжающие на дом, затем онлайн-форумы для помощи скорбящим, а кульминации проблема достигла, когда появились похороны для Aibo, которых, к сожалению, уже невозможно починить.
