– Все это развивается, – сказал Ядзима. – К примеру, мы начали с сенсорных планшетов, где нужно было вручную набирать имя умершего члена семьи. Однажды я увидел очень старую женщину, которой тяжело было набирать имя. Так у нас появились смарт-карты. Теперь ей просто нужно приложить карту, и она тут же найдет своего родственника!
Ядзима снова подошел к пульту управления и велел нам встать в центре комнаты.
– Осенний пейзаж! – объявил он, и ряды будд стали желтыми и коричневыми с вкраплением красного, как будто пирамидки опавшей листвы. – Зимний пейзаж! – И будды превратились в голубые и белые сугробы снега. – Падающая звезда! – И будды стали пурпурными, а белая точка запрыгала с будды на будду, словно в покадровой съемке звездного неба.
В большинстве колумбариев нет места инновациям. Их дизайн одинаков во всем мире – бесконечные ряды гранитных стен, где пепел спрятан за выгравированными именами умерших. Если вам важна индивидуальность, можете поставить фотографию, положить плюшевого мишку или букет цветов.
Подобное светодиодное шоу могло бы быть устроено компанией Disney, но в этом утонченном световом дизайне было что-то, из-за чего мне казалось, будто я нахожусь внутри утробы самого Technicolor.
– Загробная жизнь в буддизме наполнена драгоценностями и светом, – объяснил Ядзима.
Ученые-религиоведы Джон Эштон и Том Уайт описывают Чистую страну (небесное царство в восточноазиатском буддизме) как «украшенную драгоценными камнями и металлами и устланную банановыми и пальмовыми листьями. Там изобилье прохладных освежающих водоемов и цветов лотоса, а дикие птицы поют хвалу Будде трижды в день».
Разрабатывая Руридэн, Ядзима создавал «загробную жизнь по пути Будды».
Подсветка будд не всегда была такой разнообразной. На заре существования Руридэна одной из посетительниц была дизайнер по свету, и она предложила бесплатно создать пейзажи разных времен года.
– Сначала подсветка выглядела как шоу в Лас-Вегасе, – смеялся Ядзима. – «Это же не игрушка! – сказал я тогда. – Это слишком!» Мы убрали это. «Сделай как можно естественнее», – сказал я. И до сих пор мы работаем над тем, чтобы сделать все как можно естественнее.
Ядзима пригласил нас внутрь храма на чай и предложил мне стул, приготовленный специально для визитов иностранцев. Он посчитал, что я не смогу просидеть со скрещенными ногами на полу на мате в продолжение всей беседы. Я заверила, что смогу. (И не смогла. Мои ноги затекли и стали болеть уже через три минуты.)
Я спросила Ядзиму, почему он создал Руридэн таким, и он пылко ответил:
– Мы должны были действовать, мы должны были что-то делать. Детей в Японии все меньше. Японцы живут все дольше. Родственники должны присматривать за могилами, но, чтобы смотреть за всеми могилами, людей не хватает. Мы должны были сделать что-то для тех, кто остался один.
* * *
Целая четверть населения Японии старше шестидесяти пяти лет. Из-за этого, а также из-за низкой рождаемости численность населения Японии за последние пять лет сократилась на один миллион. У японских женщин самая высокая продолжительность жизни в мире, японские мужчины на третьем месте. И что еще важнее, их «продолжительность здоровой жизни» (не только старость, но старость плюс самостоятельность) – самая высокая для обоих полов. Когда население стареет, потребность в сиделках и опекунах повышается. Люди, которым за семьдесят, заботятся о тех, кому за девяносто.
Мой переводчик, Сато-сан, знает об этом не понаслышке. Она сама заботится о шести людях – ее родителях, родителях ее мужа и двух дядях. Всем им около восьмидесяти пяти или за девяносто. Несколько месяцев назад ее двоюродная бабушка умерла в возрасте ста двух лет.
Эта армия старшего поколения
[15] работала всю жизнь, копила деньги и редко когда заводила (если вообще заводила) детей. У них есть сбережения. Газета Wall Street Journal написала, что «одним из самых модных словечек в японском бизнесе стало „сюкацу“, или „конец жизни“, относящееся к бурно растущему рынку продуктов и услуг, ориентированных на людей, готовящихся к последним годам своей жизни».
С 2000 года доход похоронной индустрии Японии вырос на триста тридцать пять миллиардов иен (три миллиарда долларов США). Компания под названием Final Couture
[16] предлагает дизайнерские саваны и специализированных фотографов для создания портретов последних лет жизни, чтобы потом их можно было выставить на похоронах.
Чтобы выкупить своего будду в Руридэне, люди приходят заранее. Ядзима призывает их почаще приходить и молиться за других, тем самым встречаясь и со своей смертью. Когда они умрут, «люди, которые отправились к Будде до них, радушно примут их».
Есть еще те, кто не думает о смерти, и те, у кого нет семьи. Их тела оставляют зловещие красно-коричневые пятна на коврах и покрывалах, когда их находят спустя недели или месяцы после смерти. Это жертвы японской эпидемии кодокуси, или «одинокой смерти»: старые люди, живущие в уединении, где никто не может обнаружить их тела, не говоря уж о том, чтобы помолиться на их могилах. Существуют даже специальные компании, которых нанимают владельцы недвижимости, чтобы отчистить то, что осталось после кодокуси.
Когда Ядзима строил Руридэн, он «подумал о бездетном человеке, который говорит: что мне делать, кто будет за меня молиться?».
Каждое утро Ядзима приходит в Руридэн и набирает текущую дату. В то утро он набрал 13 мая. Несколько будд загорелись желтым, указывая на людей, которые умерли в этот день. Ядзима зажег благовония и помолился за них. Даже если у них не осталось родственников и их все забыли, Яд-зима хранит память о них. Для бездетного пожилого человека светящиеся будды Руридэна становятся его будущим загробным обществом.
Ядзима-дзюсеку – влиятельный священник, но он еще и дизайнер.
– Когда я молюсь, я думаю о созидании. Как нам создать что-то новое, наполненное ослепительным светом? Как нам создать новых будд?
Молитва необходима ему для творчества.
– Каждый раз, когда я молюсь, появляются разные идеи… Я не из тех, кто сидит за столом и создает план. Он появляется, когда я молюсь.
Что, если Руридэн переполнится останками?
– Если он переполнится, я подумаю о втором или третьем, – улыбнулся Ядзима. – Я уже о них думаю.
* * *
В начале XX века японские частные крематории были (по крайней мере, в глазах прессы) логовом беззакония. Про мужчин, управлявших крематориями, ходили слухи, будто они воруют у покойников золотые зубы. Более того, поговаривали, что они воруют части тел, чтобы сделать из них лекарства от сифилиса. Тогда кремационные машины работали на дровах, а не на газе, что делало процесс довольно долгим. На ночь родственникам приходилось уходить из крематориев домой, оставляя тело гореть в печи. Историк Эндрю Бернштейн объясняет, что «для защиты от воровства частей тела, золотых зубов, драгоценностей и предметов одежды родственникам умерших выдавались ключи от индивидуальных печей, которые они должны были вернуть, чтобы забрать кости и пепел», как с камерами хранения на автобусной станции.
