– И думать нечего: далеко, – ответил Веленбаков. – А перепелок-то, перепелок сколько!
– Тут немало наших, русских. Они летят через Балаклаву, – невольно отвлекся Федор Федорович, вспомнив, сколько бывает перепелок осенью в балаклавских горах.
…Фрегаты Шостака стали бить по крепостице в заливе. Он дал только два залпа, как на стене взвился белый флаг.
Видно было, как часть гарнизона бросилась к главной крепости Капсали, которая лепилась на очень высокой и крутой горе.
– Что же, начало есть! – сказал довольный Ушаков. – Поедем на берег!
И он отправился с адъютантом Балабиным на остров. Капитан-лейтенант Шостак хлопотал на берегу: высаживался десант, выгружались орудия.
– Придется выкуривать французов из Капсали, – сказал он Ушакову.
– Ядра с кораблей не достанут!
– Втащим поближе к крепости легкие пушки и возьмем. Измаил брали, а это что! – уверенно говорил Шостак.
Впереди громоздились острые скалы. Пришлось тащить пушки на канатах через горы и овраги, нести на плечах припасы.
Десантные отряды русских и турок деятельно взялись за работу.
Через день были устроены две батареи, и 30 сентября на зорьке Шостак ударил по крепости.
Сначала французы отвечали очень живо, но уже к полудню в крепости оказались серьезные повреждения.
Соединенный русско-турецкий отряд готовился идти на штурм. Поняв это, французский гарнизон, боясь полного уничтожения, выбросил белый флаг.
Ушаков принял капитуляцию. Он отпустил французов на «честное слово» и обещал отправить пленных в Анкону или Марсель. Пока же их поместили в лагере на берегу.
Такое милостивое, мягкое отношение к сдавшимся в плен, конечно, стало известным на всех Ионических островах и значительно ослабило защиту гарнизонов других крепостей.
Над Капсали подняли русский и турецкий флаги.
А управление островом Ушаков доверил самим цериготам; они выбрали из своей среды трех человек.
Радости греков не было предела.
Появление в Архипелаге русско-турецкого флота привело население в неописуемый восторг и в то же время сильно обеспокоило французов.
Слух о приходе Ушакова в Архипелаг мгновенно долетел до Корфу.
Главный комиссар французской директории Дюбуа попытался бороться с этими правдивыми известиями: он выпустил на греческом языке прокламацию, в которой уверял, что никакой русской эскадры в Средиземном море нет, а что турки переодели часть своих солдат в русские мундиры.
Но в это время в Корфу появились манифест константинопольского патриарха Григория и воззвание адмиралов.
А самым убедительным был тот факт, что остров Цериго освобожден русско-турецкими войсками и что греки сами управляют своим островом. В один из дней, когда соединенная эскадра стояла еще у Цериго, к Ушакову приехал Кадыр-бей.
– Позвольте употребить военную хитрость, – попросил Кадыр-бей.
– Какую? – спросил Федор Федорович, не понимая, о чем будет речь.
– По вашему обещанию, французы надеются уехать домой и спокойно живут в лагере на берегу. Разрешите мне подойти к ним ночью и тихонько всех их вырезать!
Ушаков только развел от негодования и удивления руками:
– Ну и союзник!
И в тот же день постарался отправить пленных французов на родину.
VII
Ушаков задержался у острова Цериго до 6 октября – выйти в море мешали ветра. Только 11 октября соединенная русско-турецкая эскадра увидала остров Занте.
Среди Ионических островов Занте считался вторым после Корфу по плодородию почвы и живописности места. Его называли «Золотой остров», или «Занте – цветок Леванта». Глазам моряков предстал весь зеленый, в виноградниках и садах, город. Он причудливо раскинулся по склону отлогого холма.
Легкий осенний ветерок донес с берега запахи померанца и лимона.
Когда горожане увидали подходившую эскадру, они догадались, что это идут их избавители, и толпами, с радостными криками, кинулись к берегу.
Еще суда были под парусами, а к «Св. Павлу» подошла лодка с именитыми зантиотами.
Ушаков радушно принял их.
Греки рассказали, что гарнизон крепости состоит из пятисот человек под командой полковника Люкаса и что у самой пристани французы построили батареи, чтобы помешать высадке десанта. Они со слезами передавали обо всех насилиях и грабежах, которые чинили захватчики.
Ушаков снова назначил капитана Шостака начальником экспедиции и приказал немедленно высадить десант, но не на пристани, а просто на берегу.
Русским отрядом командовал майор Иванов, а турецким – лейтенант Егор Метакса. Турки повиновались русским офицерам лучше, нежели своим.
Зантиоты, увидев, куда направляются шлюпки, толпами устремились туда.
Уже наступил вечер, становилось темно, но весь берег осветился десятками огоньков: догадливые островитяне принесли с собой фонари.
Шлюпки шли на приветливые огоньки с берега.
Начался отлив, берег был усеян камнями, и первые русские солдаты, спрыгнувшие на мокрый песок, медленно брели, спотыкаясь в полутьме.
Греки кинулись к ним и понесли русских солдат на руках.
Они переговаривались между собою, и их говор звучал как перебранка, потому что южане не умеют говорить тихо.
А лодки все прибывали.
И вдруг греки, которые так радостно встречали каждую шлюпку, с проклятиями бросились к берегу: это оказалась первая партия турок. Вместо русских зантиоты увидали коварных, ненавистных им басурман.
Метакса успел крикнуть им вдогонку:
– Останьтесь! Не бойтесь! Турки – наши союзники! Помогите поскорее добраться до берега!
Тогда греки вернулись назад и, волей-неволей, стали переносить и турецких солдат.
А Шостак в это время подошел с двумя фрегатами к пристани на картечный выстрел и, несмотря на упорное сопротивление французов, в полчаса заставил их батареи замолчать.
Как и на Цериго, французские артиллеристы кинулись спасаться наверх, в крепость. Греки бежали за ними и, ругаясь, забрасывали их камнями и грязью.
Десантные отряды подошли к крепости. Шостак послал мичмана к французскому коменданту, предлагая сдаться.
Сначала Люкас не соглашался. Но потом, увидав, как русские и турки несут лестницы, услыхав ликующие крики зантиотов, идущих вместе с войсками, он струсил и решился пойти на переговоры. Чтобы не быть узнанным греками, Люкас переоделся в штатское платье и пошел к Шостаку.
Было одиннадцать часов ночи.
Люкас принял все предложения союзников.
