Баржи, которые я видел выходящими из шлюза, ползли теперь к Лангеогу на привязи у пыхающего дымом буксира.
Больше никаких исследований при дневном свете! Таково было первое мое решение, ибо я опасался, что вскоре вся округа будет кишеть слухами и переодетом англичанине. Отсижусь до темноты, потом вернусь к дороге и перехвачу поезд на Норден. Погруженный во временное бездействие, я сосредоточился мыслями на предстоящем рандеву, и меня обуяло новое сомнение. Вчера представлялось совершенно незыблемым, что местом встречи является Норден, но то было до того, как на сцену выступили семь зилей. Название «Норден» звучало теперь бледно и неубедительно. Размышляя о причинах, я вдруг подумал, что все станции вдоль северной линии, пусть даже и более удаленные от моря, чем Норден, в равной степени можно счесть прибрежными в том смысле, что каждая связана с той или иной гаванью. У Нордена имеется приливная река, но Эзенс и Дорнум могут похвастаться своими «тифами» – каналами. Какой же я глупец, что толковал фразу про прилив в самом узком и буквальном ее значении! Что, наиболее вероятно, захотят посетить мои конспираторы: Норден, причастность которого к нашей теории лишь гипотетична, или один из семи зилей, семикратность которых приобрела в свете последних моих наблюдений столь важное значение?
Ответ напрашивался только один, притом совершенно обескураживающий: вероятных мест встречи семь! Восемь, если считать Норден. Какое же выбрать? На сцене появились расписание и карта, и с ними надежда. Все, в конце концов, не так уж плохо, хотя план и содержит серьезные неопределенности и риски, немедленно менять его еще рано. Норден остается в центре внимания, но прежде всего как узловая станция и лишь потом как морской порт. Хотя число возможных точек рандеву составляет восемь, наличие станций сокращает его до пяти: Норден, Хаге, Дорнум, Эзенс, Виттмунд. Все они на одной линии. Поезда, следующие по этой ветке с востока на запад, можно не принимать в расчет, потому как ни один из них нельзя назвать ночным, самый поздний – это тот, которым я сам планирую прибыть в Норден в 19.15. Из поездов, следующих в обратном направлении, на заметку попадал лишь один, тот самый, на котором я ехал вчера вечером. Он уходит из Нордена в 19.43, в 20.50 прибывает в Эзенс, а в 21.13 в Виттмунд. Этот поезд, как мог заметить читатель, следивший за моими приключениями, находится в связи с другим, прибывающим через Эмден с юга и которым, как я сейчас выяснил, могут пользоваться пассажиры из Ганновера, Бремена и Берлина. Читатель помнит также, что я прежде намеревался ждать в Нордене почти три четверти часа, с 19.00 до 19.43.
Итак, платформа на вокзале Нордена, между 19.15, когда я сам прибуду на нее с востока, и 19.43, когда Беме и его неизвестный друг отправятся с нее на восток. Там в эти полчаса я должен вычислить и выследить по меньшей мере двоих из конспираторов. Я сяду вместе с ними на поезд и сойду там, где сойдут они. Если же заговорщики не обнаружатся, придется вернуться к отброшенному выводу, что местом встречи является сам Норден, и ждать до 22.46.
Приняв решение ничего не делать до сумерек, я был доволен, но, передохнув с час, а также принимая в расчет промокшую одежду, ноги и отсутствие преследователей, стал порываться снова взяться за дело. Избегая, пока светло, дорог и деревьев, я пошел по пересеченной местности на юго-запад. Неприятное и трудное вышло путешествие. Мне приходилось вязнуть по колено в грязи и в болотах, обходить стороной встреченных крестьян, красться под прикрытием насыпей и зарослей. То немногое, что удалось узнать, вполне сходилось с добытыми ранее данными. Маршрут вывел меня к Харке-Тиф, потоку, впадающему в море под Нессмерзилем. Он тоже представлял собой канал, но только в зачаточном состоянии, по крайней мере в том месте, где я к нему вышел, то есть немного южнее Нессе. Работы по улучшению шли полным, а после недолгой прогулки вниз по течению я наткнулся на верфь по строительству лихтеров. Что до Хильгенридерзиля, четвертого из семи, то у меня на него совсем не осталось времени. В семь вечера я же стоял на платформе в Хаге, уставший, перепачканный, со сбитыми ногами, проделавший со времени пробуждения после ночевки в барже добрых миль двадцать.
От Хаге до Нордена поезд шел минут десять, и их я потратил на кусок хлеба с копченым угрем, а также на приведение в относительный порядок сапог и брюк. Когда поезд подошел к станции, усталость сняло как рукой, и судьбоносные двадцать восемь минут начали отсчет. Закутавшись в шарф и подняв воротник бушлата, я, не теряя времени, направился по перрону в билетную кассу, где сразу заметил… фон Брюнинга. Да, фон Брюнинга, в штатской одежде. Несмотря на маскарад, атлетическая фигура, правильные черты лица и аккуратная каштановая бородка выдавали офицера с головой. Он только что отошел от окошка, забрав билет и сдачу. Я пристроился к очереди из трех или четырех человек, и прятался за соседями, пока коммандер не удалился. Не имея понятия, до какой станции у него билет, я взял четвертый класс до Виттмунда, то есть до конечной. Затем, укутавшись до носа шарфом, расположился в самом темному углу той помеси бара с залом ожидания, в которой, по неприятному немецкому обычаю, путешественники вынуждены дожидаться своего поезда. Фон Брюнинг, надвинув шляпу на глаза и сунув в рот сигару, уселся в другом углу. Официант принес мне кружку рыжеватого мюнхенского, и я стал наблюдать, потягивая пиво. Люди входили и выходили, но к переодетому в штатское моряку не подходил никто. Когда миновала четверть часа, дверь с платформы отворилась и осипший голос произнес: «Хаге, Дорнум, Эзенс, Виттмунд!»
Пассажиры потянулись на платформу, предъявляя на входе билет. Допивая пиво, я замешкался и оказался среди последних, прямо рядом с фон Брюнингом. Он был так близко, что дым его сигары щекотал мне ноздри. Я украдкой бросил взгляд на протянутый им билет, но не разглядел названия, зато услышал, как кондуктор пробормотал себе под нос: «Эзенс». Большего мне пока и не требовалось. Я отправился в вагон четвертого класса, потеряв из виду преследуемого, но не рискуя, пока не хлопнула последняя дверь, выглядывать в окно. Когда мне это удалось, я заметил двоих опоздавших: один был высокий, другой среднего роста, оба в плащах и теплых шарфах. Лиц я не разглядел, но решил, что Беме среди них нет. Они не вышли из вокзала, а выступили с темного конца платформы, где дожидались своего часа. Проводник, угрюмо выговорив, пустил опоздавших, и поезд тронулся.
Эзенс. Прозвучавшее название не удивило меня, оно только оправдало уверенность, крепнувшую всю вторую половину дня. В последний раз сверился я с картой, успевшей уже запачкаться и затереться, и постарался запечатлеть ее в памяти. Главное: дорога на Бензерзиль и то, как она соотносится с течением Бензер-Тифа, пока оба не сходятся у моря. «Прилив в лучшей фазе!» Остро чувствуя отсутствие рядом Дэвиса, я прибег к своему дневнику и выяснил, что высшей отметки вода в Бензерзиле достигает около одиннадцати. Следовательно, примерно в течение двух часов (с десяти до двенадцати) в гавани будет пять-шесть футов глубины.
В Эзенсе мы будем без десяти девять. Поедут они дальше на лошадях, как неделю назад фон Брюнинг? Я подтянул ремень, потопал потяжелевшими от грязи сапогами и возблагодарил Бога за мюнхенское пиво. А куда направятся они из Бензерзиля и на чем? Как я смогу последовать за ними? Вопросы без ответа, но я готов был ко всему; украсть лодку – детская забава. Фортуна, я думаю, улыбнулась, Романтика поманила рукой, даже Море смотрело благосклонно. Но я еще даже не догадывался, что Воображение уже начало расправлять и разминать свои затекшие крылья.
